Сибирские огни, 1988, № 3

Хоть и было в борще пустовато, Усидели втроем чугунок, И хозяин сказал виновато: «А вот чаю-то нету, сынок...» Сын вскочил, заметался по хате: «Нету чая? И нет дураков! Натерпелись, намучились, батя. Наши куры от их петухов!..» Табурет отодвинутый взвизгнул, Сын оставил родительский стол И в соседскую — д я д и н у — избу. Грохнув дверью, Без спроса вошел... К самовару притронулся только — Медь поющая так горяча — И семейная песня замолкла, И погасла изба, как свеча. Но — решительный, темный. Безмолвный, Побелевший от страха и зла, Взял он все же сияющий, полный Самовар со средины стола. (Тут изба растворилась, исчезла, /Точно вмиг ее кто раскатал!.. Только запах огня и железа Душным облаком долго витал...) Сын в отцовские сунулся сени, И отцу показалося тут. Что недобрые смутные тени На боках самовара встают: То оскалится тощая рожа. То покажется пухлый живот. То помятая выблеснет кожа. То крыло, то копыто мелькнет... И отцовское потное тело Все до косточек страх прознобил. Даже перекреститься хотел он. Да какою рукою — забыл... А у б р а т а? А что... Сиротливо Ноги свесив в подполье свое. Поникает семья. За крапивой Еле-еле заметно ее. Лопухами, густой коноплею Огород сиротливо зарос, И повеяло дикой землею. Где ворочался мирный навоз. Скоро детские скрылись головки. Мать с отцом под бугром полегли. Только русые косы молодки Долго-долго в бурьянах текли... Свет осенний осыпал округу. Плещет в озере хладный огонь. За поскотиной бродит по лугу Молчаливый, как дерево, конь... Все живет и всему одиноко. И душа — холоднее росы. Человека обходишь далеко. Если встретишь в такие часы... И стремишься скорей прилепиться К своему избяному теплу. Под застрехою возится птица. Долго тянется ночь по селу... Разливается сутемь сырая. Баба пьяная в бане поет, И корова в дырявом сарае Бесконечные думы жует... Дед очнулся. Все тело продрогло. «Засиделся, а время бежит...» Поглядел — за травою дорога Прямо перед глазами лежит. Встать, шагнуть... Но холодная сила Обняла — не поднять головы... Раньше травы топтал и косил он. Нынче слушает шепот травы: «...не тревожься. Останешься с нами. Пусть тебя не терзает вина. Злоба, вставшая меж сыновьями. Не тобой и не здесь рожеена.. Ты не мыслил дл.ч родины злого. Ты трудился на благо земли, Чтобы думы родимого крова Благодатною нивой взошли...» Шелестело, Забвеньем поило, Но старик у зеленого сна Вырвал горсть остывающей силы. Чтобы слово оставить сынам. Так хотелось оставить им песню. Но раскрыться уста не смогли... Он ушел в изначальную бездну. Стал землею родимой земли. Травы смолкли, поникли, завяли... Первый снег и остуженный свет На осеннюю землю упали Вслед за дедом. За дедушкой вслед... ...Что мы, люди. Друг друга морочим! Что мы — В тысячный раз рождены? Судим, рядим, порочим, пророчим... Мы ль не общего поля — сыны?.. О, зима! Величавое время! Над деревней клубится метель, В ледяное тяжелое темя Скоро ль тонкая клюнет капель.,