Сибирские огни, 1988, № 3

Воспоминания свободы Всегда тревожны и темны. В них дышат ветры непогоды И душат их дурные сны. Избавлен от душевной боли, От гнета были сохранен, Кто не свободу знал, а волю Еше с ребяческих времен. Она дана любому в детстве. Она теряется потом В сыновних спорах о наследстве, В угрозах местью и судом. РОЗОВЫЙ ЛАНДЫШ Не над гробами ли святых Поставлен в изголовье Живой букет цветов витых. Облитых чистой кровью. Прогнулся лаковый листок. Отяжелен росою. Открыл тончайший завиток Со всей его красою. И видны робость и испуг Цветка в земном поклоне. В дрожаньи ландышевых рук. Ребяческих ладоней. Но этот розовый комок В тряпье бледно-зеленом Назавтра вырастет в цветок. Пожаром опаленный. И, как кровавая слеза. Как Макбета виденье, Он нам бросается в глаза, Приводит нас в смятенье. Он, глазом, кровью налитым Глядит в лицо заката И мы бледнеем перед ним И в чем-то виноваты. Как будто жили мы не так. Не те читали книги. И лишь в кладбишенских цветах Мы истину постигли. И мы целуем лепестки И кое в чем клянемся. Нам скажут: что за пустяки — Мы молча улыбнемся. Я слышу, как растет трава, Слежу цветка рождение. И, чувство превратив в слова. Сложу стихотворенье. Запах пригоревшей каши Был похож на шоколад. За лекарство губы наши Принимали смертный яд. Холод бил в лицо картечью И немела голова, Нас обманывали речи. Мысли, чувства и слова. Нас обманывали звуки. Брань, подобная грозе. Стуки сердца, будто стуки Горной азбуки Морзе... Вернувшись в будни деловые С обледенелых синих скал. Сегодня, кажется, впервые Я о тайге затосковал. Там измерять мне было просто Все жизни острые углы, Там сам я был повыше ростом Среди морозной жгучей мглы, Где люди, стиснутые льдами, Под завыванье черных вьюг Окоченелыми руками Хватались за полярный круг.