Сибирские огни, 1988, № 3

не что иное, как пресловутую табель о ран­ гах Российской империи. Вспомним: чтобы сделать карьеру, стать «значительным ли­ цом», русскому чиновнику необходимо бы­ ло проделать путь от коллежского регист­ ратора до тайного советника, путь длиной в 14 ступеней. Примерно такая же «мо­ дель» и внедрена была в нашу науку в 30-е годы — с той лишь разницей, что чис­ ло ступеней было значительно сокращено. Кандидат наук, доктор, доцент, профессор: член-корреспондент, академик — вот основ­ ные вехи, которые должен был одолеть каждый желающий взойти на «сияющие вершины» науки. Тут, разумеется, надо сде­ лать оговорку: все перечисленные выше сте­ пени и звания (за небольшим исключе­ нием) существовали и раньше, даж е до ре­ волюции. Однако если раньше, в 20-е годы, получение ученой степени (зва­ ния) было по сути пустой фор­ мальностью, то в 30-е годы «экзамен на чин» становится обязательным, а вес, зна­ чимость, авторитет ученого начинают опре­ делять не столько реальные его заслуги пе­ ред наукой, сколько наличие степеней и званий. Одним словом, произошла бюрокра­ тизация науки со всеми вытекающими по­ следствиями, главным из которых было со­ здание режима наибольшего благоприятст­ вования для карьеристов и проходимцев. В науку теперь не пошли, а полезли. При­ чем иные ловкачи сумели прямо-таки в ре­ кордный срок пройти все ступени этой вновь созданной научно-бюрократической иерархии. В числе этих «первопроходцев» и был Лысенко. Лысенко недаром — и в повести Д. Гра­ нина и в романе В. Дудинцева — сопостав­ ляют с Григорием Распутиным. Сопостав­ ление, на первый взгляд, и достаточно злое, и хлесткое, и точное. Но это, если брать во внимание только внешнюю сторону голово­ кружительной карьеры обоих великих про­ ходимцев. По сути же между ними, точнее сказать между самими обстоятельствами, способствовавшими их «триумфу», было од­ но весьма существенное отличие. Рас­ путин объявился при дворе Романовых в тот момент, когда двор, как, впрочем, и вся система самодержавия, представлял собой нечто прогнившее, смердящее, разла­ гающееся,— грубо говоря, это был навоз­ ный жук, нашедший для себя самую что ни на есть подходящую кучу дерьма... Лы­ сенко же пришел и занял ключевые пози­ ции в науке, когда здесь только-только свершился переворот, вследствие которого храм науки превратился в толстостенную бюрократическую цитадель. И, естественно, свою главную задачу Лысенко видел в том, чтобы «блеснуть» на новом поприще, проявить такую инициативу, которая еще больше бы укрепила его авторитет, упрочи­ ла доверие к нему со стороны правитель­ ственных кругов. Полагаю, здесь будет уместным неболь­ шое отступление. Говоря о бюрократизме, всячески его кляня и бичуя, мы почему-то привыкли смотреть на это явление как на нечто застойное, омертвелое, закостенелое, не любящее утруждать себя никакими лиш­ ними заботами и хлопотами. А между тем бюрократизм ни в коем случае не следует отождествлять с обломовщиной, ибо, при всей своей косности и малоподвижности. 6 Сибирские огни № 3 ЭТО — страшная, агрессивная сила, могущая и умеющая, когда нужно, перейти в откры­ тое наступление. Особенно опасен бюрокра­ тизм формирующийся, «самоопределяющий­ ся» — поскольку ему ради утверждения своих принципов, ради создания-обеспече­ ния будущей спокойной жизни непременно надо кого-то устранить, смять, раздавить. Тут он ни перед чем не останавливается, тут его вероломство и подлость не знают границ... Собственно говоря, история с ге­ нетикой и является нагляднейшим тому примером: молодая, перспективная наука оказалась в один момент подмятой лж е­ наукой. Д. Гранин трагедию генетики впрямую связывает с произволом и беззаконием, которые нес стране и всему народу культ личности Сталина. «— Биологам доставалось крепче, чем физикам и прочим естественникам». — говорит в беседе с автором выдающийся советский генетик Д. В. Лебедев, один из немногих чудом уцелевших в те черные дни. И дальше поясняет- «—...Ошибка, ко­ нечно, не из-за генов была. Не они встрево­ жили. Преподнесли это как очаг сопротив­ ления. Указаний не слушают, сами с усами, начальство не признают, считают, что в на­ уке своей разберутся без вмешательства сверху. Наука ихняя должна развиваться, видите ли, свободно.. В .этом суть - сво­ бодно или по приказу сверху. Многие из нас ясно понимали, что в тех условиях это была борьба против культа личности. — То есть как это? — Лысенко повсюду заявлял, что его под­ держивает сам Сталин. И вдруг осмелива­ ются против Лысенко выступать. Невеждой его называют. Это как понимать? Что они имеют в виду? Кого оспаривают? Скульп­ тура, между прочим, выставлена была в Третьяковке: Сталин и Лысенко сидят на скамеечке, Лысенко колосок ветвистой пше­ ницы показывает Яснее ясного! Признать должны были Вавилов и прочие! В других научных дисциплинах подчинялись, ’призна­ вали мудрость, а биологи не желали, сопро­ тивлялись. И сами биологи сознавали, что они выступают не только против лысенков- щины». На последнюю фразу хотелось бы обра­ тить особое внимание. Собственно, здесь снова возникает необходимость сделать еше одно «нелирическое отступление». Эпо­ ха культа личности в нашем представлении ассоциируется обычно с произволом и без­ законием, имевшими место в 30-е и после­ военные годы и повлекшими за собой мно­ гочисленные жертвы. Представление это сложилось главным образом под влиянием массы произведений на антикультов. , скую тему, появившихся в конце 50-х — начале 60-х годов. Спору нет, среди этих книг были по-настоящему глубокие, серьез­ ные, высокохудожественные вещи, авторы которых пытались объяснить культ личности как явление, порожденное историческими причинами, обусловленное целым рядом сложностей и противоречий периода борьбы с оппозицией, эпохи кол­ лективизации и индустриализации. К сожа­ лению, таких книг вышло немного, да и, как теперь выяснилось, далеко не все произ­ ведения, касавшиеся этой больной темы и принадлежащие перу выдающихся мастеров