Сибирские огни, 1988, № 3

совпадение, а скорее закономерность, веле­ ние времени, если хотите. Ибо трагическая участь, постигшая советскую генетику в 30—40-е годы, и по сей день остается белым, а вернее сказать «темным» пятном в лето­ писи нашей науки. Однако, мне кажется, оба писателя были меньше всего озабочены просветительскими задачами, расширением кругозора рядового читателя. Главная цель их состояла в другом — показать, высве­ тить через «историю с генетикой» те «ко­ ренные перемены», которые нанесли непо­ правимый урон всей нашей науке. Дискре­ дитация, шельмование, а в иных случаях и физическое уничтожение научных оппонен­ тов, насаждение в отдельных отраслях науки чудовищных по своему невежеству концепций, ликвидация целого ряда науч­ ных центров — вот далеко не полный пере­ чень акций, имевших место в 30—40-е годы. Но как все это произошло, почему такое случилось? И почему именно на генетику обрушились самые жестокие репрессивные меры? Вплоть до того, что наука эта вооб­ ще на целые десятилетия была объявлена «вне закона». Давайте обратимся непосредственно к страницам произведений Д . Гранина и В. Дудинцева, прочитаем, поразмышляем; где необходимо, сделаем небольшую, скорб­ ную паузу. Потому что и в «Зубре», и в «Белых одеждах» немало таких мест и сцен, которые прямо-таки требуют «минуты молчания» — как дани уважения к подви­ гам тех, кто жертвовал своей жизнью ради истины, ради сохранения, сбережения науч­ ных открытий и ценностей... Разговор по существу, полагаю, следует начать с повести Д . Гранина, так как здесь показана не только «история с генетикой», но и вся предыстория. Через документаль­ ное повествование о Н. В. Гимофееве-Ре- совском, через подробное жизнеописание это­ го человека, автору удалось осветить основ­ ные вехи зарождения, развития, стреми­ тельного взлета и трагического падения со­ ветской генетики. Сразу хочется сделать оговорку: повесть Д . Гранина отнюдь н еза ­ нимательное чтение. Собственно, это даже не повесть, а скрупулезное документаль­ но-научное исследование, где чуть ли не дословно приведены многочисленные бесе­ ды с главным героем, воспоминание о нем всех, с кем автору удалось встретиться, письма, записки, обрывочные высказывания, цитаты и т. д. и т. п. Но именно благодаря этому мощному, многослойному докумен­ тальному пласту автор и сумел до много­ го докопаться, установить и показать, по­ чему и откуда все это началось. Как-то в одной из своих бесед с Зубром автор спросил его: «Почему вы пошли в науку?» И тот с присущим ему грубоватым юмором ответил: «Да потому что тогда этих паразитов, научных работников, было немного и большого вреда своему отечест­ ву они не приносили». Д а, так оно и было, убеждает нас Д. Гра­ нин, показывая, что собой представляла наука в первые годы Советской власти. Ра­ ботали в ней только одержимые, шли туда только по призванию. Никаких наград, званий, благ — ничего этого наука не да­ вала, да и никто даж е об этом не помыш­ лял. Но зато благодаря ленинской заботе, благодаря мудрому руководству наукой и культурой, осуществляемому соратниками Ильича А. В. Луначарским и Н. А. Семаш­ ко, в полуголодной, полуразграбленной стране были созданы уникальные лабора­ тории и целые научные центры. «Строился лазаревский институт, окреп кольцовский, появился институт Марциновского, Инсти­ тут народного здравоохранения. Не возво­ дили многоэтажных корпусов, институты размещались в старых особняках, по ны­ нешним понятиям вовсе маленьких, и лю­ дей в них работало немного...» Но зато как работали! «Изготовляли препараты, учи­ лись определять вид, вели живые культу­ ры. У каждого имелась своя культура аме­ бы, жгутиковых, инфузорий. Надо было все стадии деления, размножения фикси­ ровать, сличать, зарисовывать. То ж е самое с губками, с кишечнополостными. И все де­ лали самостоятельно. Резали всяких бука­ шек, козявок, наблюдали регенерацию, трансплантацию у головастиков, тритонов. Каждый сам копался, открывал, ахал, ошибался, спрашивал, чувствовал себя ис­ следователем». Читаешь, и с трудом веришь, что такое могло быть в самые первые годы Советской власти. Страна до предела истощена граж­ данской войной, целые губернии голодают, свирепствует тиф, госпитали переполнены ранеными и тяжелобольными, а тут профес­ сора и студенты возятся с какими-то аме­ бами да инфузориями, препарируют «вся­ ких букашек, козявок», изучают головасти­ ков и т. д. и т. п. Однако ни один ответ­ ственный работник совнаркома, ни один партийный либо государственный деятель даж е словом не обмолвился, что вот, дес­ кать, наука оторвана от жизни, от насущ­ ных нужд и забот страны. Впрочем, это не значит, что они не интересовались работой ученых, устранились от руководства науч­ ными исследованиями, научной жизнью. Напротив, тот ж е Н. А. Семашко все вре­ мя поддерживал связь со всеми ведущими учеными, посещал и университеты, и науч­ ные центры, и лаборатории. Но посещал главным образом с целью узнать, в чем нуждаются ученые, какая им требуется помощь. А что касается непосредственного руководства наукой, то Д. Гранин приво­ дит такой эпизод: «Нарком просвещения А. В. Луначар­ ский пригласил Владимира Михайловича Шимкевича стать ректором Ленинград­ ского университета. Крупнейший специа­ лист по беспозвоночным, академик Шимке- вич был убежденным дарвинистом, матери­ алистом и при этом членом кадетской пар- тин. Луначарского это не смущало. Про­ фессура была поражена: большевики дове­ ряют кадету университет! Луначарский знал, что делал: во-первых, Шимкевич был человек неподкупной честности, во-вторых, акт этот удержал в университете многих ученых, привлек их симпатии к новой влас­ ти». Д а, новая. Советская власть прекрасно понимала, что наука, как никакая другая сфера, не терпит грубого администрирова­ ния, окрика, нажима, что, только проявляя полное доверие и уважение к старой уни­ верситетской школе и лучшим ее 'предста­ вителям, можно привлечь на свою сторону цвет русской научной интеллигенции. Имен­ но поэтому самые трудные годы стали