Сибирские огни, 1988, № 3
Из оврага пришлось тащить сани в гору. Возок сопротивлялся, Старые веревки лопались, затарахтело под гору ведро из-под угля. Черт с ним! Теперь будет паровое отопление. С грехом пополам выб рались. До главного проспекта два квартала, а там не страшно. Безлюдье и темень, темень... Тускло светились уличные фонари. Жел тый свет еле проникал через толщу тумана. В слабой полоске света замаячили две фигуры и тут же исчезли. Но вдруг позади заскрипели по снегу шаги. Снова впереди замаячили две фигуры и тотчас раство рились в кромешной мгле. Сын испугался; «Мама, слышишь, нас окружают. Если что — ты беги»; «Правда, мама, беги,— встревожен но зашептала дочь,— мы догоним,— они же не знают, что барахло везем». Мысленно она себя попрекнула: зачем согласилась... Шаги позади все ближе и ближе... Нет, одна она не побежит. «А ну стойте! — раздался резкий окрик.— Кто такие? Что везете?» В глаза ударил луч ручного фонарика. Она разглядела желтый полушубок, ремни, валенки. Милиционер! Какое счастье: милиционер! Дети наперебой з а говорили, а у нее вдруг пересохло в горле. Милиционер посветил ей в лицо фонариком и не так уж резко приказал: «А ну, гражданочка, предъявите документы». Она достала из сумки корреспондентское удостоверение и зачем-то ордер, объяснила: вот переезжаем на новую квартиру. «С чего ночью-то?— удивился милиционер.— Дня, что ли, не было? — Он посветил на документы фонариком.— В такой органи зации работаете — могли бы машину дать. Сразу бы все и перевез ли...» — «А у нас здесь все»,— внезапно повеселев, проговорила она. Вот повезло — милиция. «Неужто все?»— недоверчиво спросил он. И дочь, любя во всем всегда устанавливать справедливость, заявила: «До войны у нас много хороших вещей было. Но мама их променяла на хлеб, топливо и картошку». Хмыкнув, милиционер сказал: «А ну, трогай». И дети заторопились, покатили возок. Сказав; «Провожу маленько»,— милиционер вышагивал рядом. Высокий, широкоплечий. «Не побоялись,— спросил,— по ночам разные хмыри ошиваются.» — «Да, мы заметили впереди двоих. Хотя... может, и показалось...» — «Не показалось,— повысил голос сын.— Два хмыря ошивались». Милиционер помолчал, а потом тихо спросил: «Одна, стало быть, детей ростите?» Она не хотела себя жалеть в этот счастливый день. «Разве я одна такая, после войны одиноких женщин — тысячи...» — «Миллионы»,— поправил он. Они молча дошагали до подъезда их нового дома. Такого прекрасного дома! Высокого, с боль шими окнами. Милиционер козырнул и, сказав: «По.здравляю с ново сельем»,— удалился. Сын торжественно пояснил: «Мама, нас сопро вождал ночной патруль». Почему-то он гордился этим. КОЛОКОЛЬЧИК Всю ночь валил снег, к утру он угомонился. В сквере замерли отягощенные снежными наметами ветви деревьев. Неторопливо, все еще ощущая неуверенность в движениях, осторожно ступая, она бре ла по широкой тропе. Все дорожки, тропы и аллеи нынче непривычно расчищены. Серебряный, от деревьев в куржаке, сквер являл собой тихий островок в центре города, их огромного суматошного города, где лишь к вечеру редели потоки машин и пестрые толпы вечно куда- то спешащих горожан. От гула и суматохи сквер отгородился своеоб разным валом из кустарников, занесенных снегопадами. Кусты и де ревья глушили шум улиц. С тех пор, как жизненное пространство для нее замкнулось стенами квартиры, единственным доступным местом для прогулок стал этот сквер, расположенный неподалеку от дома. Сюда она приходила побродить, посидеть в одиночестве. Одиночество теперь ее не тяготило. Наоборот: минуты наедине с собой она особенно ценила. Дома уста вала от суетных обязанностей, порой неинтересных и ненужных теле-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2