Сибирские огни, 1988, № 2
— Так я же перед мертвыми,— виновато сказал человек.— Какая пропаганда? Уж позволь, я шепотком, православные же... — Отставить! «Надо крикнуть — я живой! — безнадежно подумал он, чувствуя, как с него снимают шинель.— Я живой! Живой!» Он ощутил руку на своем лице, теплую, живую руку — человек з а крывал ему глаза. «Я живой! — кричал он.— Разве не видите — живой!» — ^Да он живой! — вдруг закричал человек.— Ой, сюда, мужики! Живой! Глаза не закрываются! И кровь со рта теплая... Над ним в упор склонился старшина, заглядывая в глаза, дышал в лицо горячим дыханием. — А верно живой! Куда же тебя ударило... Вижу! Он слышал, как затрещ ала раздираемая на груди гимнастерка, уви дел мельканье руки со свитком бинта, а возле губ — нож, которым раз жимали зубы. — На волокушу и в санбат! — кричал старшина.— Ну-ка, пошеве лись! Рысью! Завернуть в шинели! В глазах опять плясало небо. Он лежал на шинелях, между ног стоящего на волокуше бородатого старика, и, несмотря на мягкую подстилку, спиной ощущал все неровности проносящейся под ним земли. От тряски по рытвинам и шишкам он оживал. Точнее, чувствовал, как разливается по телу жгучая, саднящая боль, и в этой боли возрожда лась жизнь. — Довезу, довезу,— приговаривал старик, нахлестывая лошадь концом вожжей.— Раз сразу не помер — довезу... Возле палаток медсанбата над ним склонилась их ротная сестра. Ее шапка упала ему на лицо. — Его убило! Льдом! Зрачки... Когда убрали шапку, он увидел другое лицо, в белом колпаке; не мигающие, запавшие глаза, короткое движение губ. — Проникающее в грудную полость... Кровопотеря... П ереохлаж дение... шок... К агонирующим! Бородатый старик из похоронной команды и еще кто-то подняли его на шинели и положили на солому, рядом с другими бойцами в пятнах бинтов. Потом он увидел в руках сестры шприц с ампулой, надетой на иглу. Старик оборачивал ему шинелью босые ноги. То ли от укола, то ли от шинели на ногах он снова ощутил легкость, боль отступила. А в небе запел жаворонок! Наверное, в тот ясный и теплый день их много пело над разогретой землей. Но ему казалось, что жаворонок летает и поет только над ним, что это его будто сигнальный колоколь чик, который звенит всему миру о том, что он жив,— отделяя его, живо го, от мертвых. Впрочем, так могло казаться всем агонирующим, кто еще слышал над собой жаворонка... Он сл^овно спал с открытыми глазами, боясь хоть на секунду поте рять свой колокольчик в небе. Неведомо, сколько длилось это состоя ние, пока он не услышал чей-то короткий выдох: — Жив! И сразу понял, что уже вечер, что небо посинело, будто от грозовой тучи, и никто там больше не летает и не звенит. — Быстро на стол! — приказал женский голос.— Морфий, отсос и в машину) Пока не положили на стол, ему казалось, что он не дышит. Впрочем, он и не чувствовал в этом необходимости, не делал попыток вздохнуть, и если воздух ^попадал в него, то как-то сам собой. И только на столе он сделал первый осмысленный вздох, отчего боль волной растеклась по телу. — Еще морфий! — приказал звенящий женский голос.— Пригото вить дренаж! Осколок растаял...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2