Сибирские огни, 1988, № 2

— Д ур ачок ты ,— тихо засмеялась она.— Большой уж е, а д ур а ­ чок. Нигде мы тебя не брали. Я тебя родила. Иди спать. Или ложись ко мне. Где ты сегодня плутал-то, расскажи? Что делал? Я ушел из горницы и залез на полати. В избе было тихо-тихо, отблески хлебозоров ложились на желтые половицы и отчего-то зеленели, словно вспышки беззвучных молний. Я едва удерж ался, чтобы не задать ей еше один вопрос, послед­ ний, на который тогда еше не знал ответа и не имел никаких догадок. Просто факт, однажды пришедший мне на ум. М ать была права, я вырос и стал большой. И уже знал, как рождаются дети. В моих метриках год рождения стоял сорок четвертый. Отца же взяли на фронт в сорок втором, а вернулся он в сорок пятом, когда мне шел второй год. О ткуда же я взялся? Что-то мешало спросить, сдавливало горло и обжигало голову, будто в предчувствии, что сейчас, на моих глазах, переменится при­ вычный мир, будто меня снова раздеваю т и насильно толкают в в комнату с мужиками в белых хал атах, выйдя из которой я стану другим, и жизнь моя станет другой. Засыпая, я уверял себя, что это наверняка напутали в сельсовете, когда выдавали метрику, и проставили не тот год... Через месяц, когда созрели хлеба и отсверкали хлебозоры, Басмач одыбался и от усиленной кормежки заметно поправился. Только на глазу осталось бельмо. Но с характером у него произошла перемена: он озлился, стал часто лаять на прохожих и гостей, а дядю Ф едора во­ обще на двор не пускал, по причине чего пришлось вбить в стену крюк и посадить его на цепь. От прежнего поведения осталась у Басмача глубокая задумчивость и тяга к месту, где из земли торчали смоле­ вые корни. Цепи до них не хватало, поэтому первые дни Басмач бесился, грыз привязь, мотался на ней, как тряпка на ветру, и рыл землю. Потом обвык, притерпелся, хотя иногда то ли забывал о цепи, то ли уж злости в нем столько накопилось, что он бросался на кого- либо с лаем, а привязь держ ала за горло, опрокидывала его на землю и в момент делала еще яростней. Вот такж е однажды он выскочил кому-то навстречу, захрипел на ошейнике, и мать, выглянув узнать, кто пожаловал, криком по^ звала дядю Федора. Потом мы выскочили все и под яростный лай обнимали и тискали бравого, чубатого мичмана Володю , младшего сына дяди Федора. Володя приехал в первый свой отпуск после четырех лет срочной службы на Тихоокеанском флоте. Он писал, что остается на свер х­ срочную, но не совета спрашивал у отца, ни тем более позволения, а сообщал, как случившийся факт. Дядя тогда расстроился еще сильнее, чем из-за меня, когда забраковала медкомиссия. Д ело в том, что все четыре года дядя настойчиво требовал от Володи, чтобы тот подал рапорт на поступление в военную мореходку и каждый раз получал обещания. Мичманство Володи оказалось сюрпризом. — Какого лешего? — строжился дядя Ф едор .— На хрена тебе эти лычки сдались? В твоем возрасте умные люди звезды на погонах носят! — Ничего! И я до звезд дослужусь! — веселился Володя.— Про­ валился я на экзаменах, на дно лег, понимаешь? Грамоты не хватило! — Грамоты! Что грамоты? Тебе льготы полагаются, ты из моря­ ков и батя твой — майор в отставке! Соображ ать надо! — Там не таких сообразительных вышибали! — хохотал мичман. — Нынче все в технику упираются, батя, в науку, в математику! Чего я полезу? Теперь вон атомные подлодки делают. Если грамоты нет, и соваться нечего. '