Сибирские огни, 1988, № 2

тый свет на мгновение поднимался из-за тополей и, казалось, при­ поднимал собой край ночного неба. Некоторые его вспышки были лучистыми и яркими, некоторые больше походили на отблеск дале^- кого огня, словно кто-то сидел в темной избе и неуверенной рукой бил кресалом по кремню: то сильно, то совсем слабо. В наших м естах хлебозоры , как и грозы, почему-то были яркими, и уж если гр о хо та ­ ло, если сверкало, то в полную мощь. Отец любил, когда сверкали хлебозоры . Он подтягивался к окну, отворял его и, держ а сь за подоконник, в неудобном положении, замирал. Вспышки врывались в окно, высвечивали его темную фигуру, образ которой о ставал ся в моих глазах, когда на короткий миг между двумя сполохами в избу входила чернота. И образ этот невозможно было сморгнуть... Иногда я забирался к нему на кровать и тож е смотрел на полы­ ханье света. Отец гладил меня по голове, но не оттого, что хотел приласкать, а как-то механически — я ощущал это по его руке,— и из моих волос тоже сыпались голубоватые искры. Отец смотрел завороженно, с каким-то напряжением во всем теле, и его состояние незаметно передавалось мне. — Будто далекая канонада,— однажды поделился я своим со ­ ображ ением .— Артподготовка перед атакой. Р ук а отца замерла на моей голове, потом вздрогнула. — Д ур ач ок ,— вымолвил он.— Это же хлебозоры, земля от р а ­ дости сияет. Э х ты... Тогда я даж е обиделся, что у отца совсем нет никакой фантазии... Я сидел возле Б асм ача , а в избе до полуночи горел свет. М ать с дядей Федором о чем-то ругались, но мне слышались только их бубнящие голоса. Когда лампа наконец потухла и во всем мире остался единственный свет хлебозоров, я осторожно прокрался в избу и залез на полати. Они продолжали ругаться и в темноте. Вернее, это была не ругань, а какой-то длинный неоконченный разговор. Д ядя , отвернувшись к стене, бухтел: — Ишь, приспичило ей, терпеж у не хватило... Д р у ги е вон как ждут! И доныне ж дут. Ты на В арвару погляди и поучись, какмужи ­ ка своего ж дать надо! — Ну ладно, хватит! — обрезала его мать.— Разговорился, гроза да к ночи... Не приведи бог, как Варвара ждет. Что ты про нее знаешь-то? А судишь... — В се знаю! Пашка твой кровь проливал! — Замолчи хоть при ребенке-то! — прикрикнула мать. — Степка? — окликнул дядя .— Ты пришел? — Пришел,— сказал я и уж е в который раз ощутил ту гую в о л н у страха, любопытства и беспокойства от их разговоров. Они оба ч т о - т о скрывали от меня, что-то недоговаривали, и это что-то вплот­ ную касалось меня, и порой в сознании на короткий миг, словно свет хлебозоров, вспыхивала догадка. Выждав, когда дядя Федор заснет, я слез с полатей и прокрался в горницу к матери. Она не спала, в темноте поймала мои руки и прижала к своему лицу. Я ощутил слезы на ее щеках. — Не плачь, мама... — Я не плачу, сынок,— прошептала она и притянула мою голову к себе.— Я радуюсь. Как бы мне без тебя сейчас? В горницу свет хлебозоров не долетал. Я посмотрел в темный угол и собрался с духом. — М ам , а кто у меня родители? — Как — кто? — изумилась она и на секунду осл абл а .— Мы и родители. Я да отец твой... Чего ты спросил-то? Кто у детей бывают родители? — Может, меня где-нибудь взяли,— помедлив, сказал я.— Б а с ­ мача же мы у чужих взяли.. М ож ет, и меня таклсе.