Сибирские огни, 1988, № 2

считали ее ненормальной, говорили, буд то -он а в войну чем-то пере­ болела и с тех пор стала нелюдимой и' странной. Другие, наоборот, относились к ней уважительно и даж е спрашивали ее совета. Когда дядя Федор попросился к нам жить, мать долго разговаривала с тетей Варей, ж аловалась, что брат — мужик скандальный и сво ­ енравный, хоть и жалко его, но жить в одной избе будет трудно. Тетя Варя ж е настойчиво советовала съехаться с ним, поскольку, мол, время тяжелое и родне лучше держаться вместе, одним домом. Я шел за ней в полной растерянности, пока не догадался, что тетя Варя ведет меня к Басмачу. Наверное, нашла его в лесу, приме­ тила место, а тут я ей попался. Я прибавил шагу, стараясь догнать ее, но и тетя Варя пошла быстрее. Тогда я побежал, ощущая спиной и затылком знобкий и непонятный страх. В глазах мелькали деревья, косые столбы света и, словно маяк, треугольник белого платка впереди. Л ес внезапно кончился, и я оказался возле прясла на задах своей усадьбы — там, откуда пошел искать Басмача. Тети Вари нигде не было. Только лапы густого ельника возле городьбы слегка покачи­ вались, словно там прошел человек. Я никому не рассказывал, как плутал и как потом вышел, боялся, что будут смеяться. Когда к нам приходила тетя Варя, я ждал, что она засмеется и расскаж ет, как вывела меня из лесу; спросить само ­ му не поворачивался язык. А она молчала, словно и не было Ничего... Мы решили, что Басмач сдох где-нибудь, и дядя Федор уж е почти успокоился, что все-таки не промазал, что пес в горячке еще пробе­ жал немного и без мучений, на ходу, сдох. Мы уж е привыкали жить без этого дуралея, когда он, спустя три недели, приплелся из лесу и лег на место, где был пень. Д аж е длинная шерсть не могла скрыть худобу. Когда я притронулся к нему, то ощутил под рукой только кожу и кости. Басмач вяло шевельнул хвостом и даж е головы не поднял. На месте рваной раны розовела молодая кожа, а левый глаз был напрочь затянут бельмом. М ать обрадовалась, налила ему молока, потом намяла молодой картошки и, суетясь по хозяйству, часто подходила к Басмачу и говорила ласково, как когда-то с больным отцом. Когда дядя Федор увидел его — не поверил глазам . Он присел возле собаки, разгреб шерсть на голове и шлепнул себя по ногам: — Ведь попал! Во!.. Тьфу т-ты! Д ум ал уж , рука дрогнула. Ну, раз выжил — пускай живет. Не зря говорят, как на собаке з ар а ста ­ ет. Вот бы и на человеке так... И вдруг отошел в сторонку на подогнутых ногах, упал в траву, ударил кулаками в землю. — Вот бы и на человеке так! Ушел в лес, поел травы!.. И воскрес бы! Ожил бы!.. Мы с матерью стали уговаривать его, звать в избу, опасаясь, что сейчас начнется приступ, а он держался руками за траву, цеплялся за землю, царапал ее, прижимаясь щекой, и от частого, сильного дыхания возле ноздей клубилась пыль. — А мы помираем,— стонал он.— Как мухи, дохнем... Д в а сына моих в земле, Павел в земле, жена... Почему такой человек? Почему такой слабый?! — Д а разве слабый, если такую войну перенес? — вкрадчиво не согласилась мать.— Ну хватит, Федор. Д о какого состояния себя доводишь. Нельзя так, пойдем в избу. Дядя встал, стряхнул мусор с гимнастерки, задумчиво осмотрел двор и неожиданно пнул Басмача. Легонький пес отлетел к поленни­ це, заворчал, показывая клыки. Мы с матерью схватили дядю за руки, потащили в избу. Д о полуночи я сидел возле Басмача, кормил его, вытаскивал му­ сор из свалявшейся шерсти и тоже думал, почему человек такой слабый. А на горизонте за Рожохой полыхали хлебозоры. КранС#бва-