Сибирские огни, 1988, № 2

срок, бывало, ночи не спал. Однако в любом случае овчарка успевала съесть трех-четырех, пока Туров прижимал ее к земле и отнимал щенков. А через сутки он спокойно подкладывал спасенных к матери, и та выли­ зывала, выкармливала и обласкивала свое потомство. На это время она становилась добродушной — хоть верхом катайся,— ее спускали с цепи, и вся деревня знала: если овчарка на воле, значит, ощенилась. Пока она кормила щенков, переставала нуж даться в хозяине и полностью пере­ ходила на самообеспечение. Туров рассказы вал, что она чуть ли не к аж ­ дый день приносит зайцев, тетеревов, а то и глухарей , да мы и сами ви­ дели несколько раз, как овчарка беж ала из л есу с добычей. На худой, неудачный случай она сама где-то наедалась и кормила щенков по- волчьи — отрыжкой. Исчезла она неожиданно. У б еж ал а на промысел и не пришла. Туров подождал ее сутки, послушал писк голодных двухнедельных щенков и раздал их пацанам. Из этого ее последнего помета мне и достался ще­ нок. И только спустя полгода, весной, выяснились обстоятельства гибе­ ли овчарки. Однажды , когда мы играли в чику на проталине под черемухой, Колька Смолянин сказал: — Хотите, я вам что-то покажу? Он привел в лес недалеко от деревни и показал вытаявшую из снега овчарку. — Одним выстрелом на бегу срезал,— похвастался Колька.— Сечкой влепил, в самую голову. Сечкой у нас называли рубленые гвозди, которыми стреляли из-за нехватки свинца и дроби. Я принес домой, щенка против воли матери, но отец ему обрадо ­ вался. Наверное, оттого, что сам был слаб и немощен, любил все большое, удалое и сильное. — Овчарка — это хорошо,— сказал он.— Вырастет — воду во­ зить на ней будешь. Тебе интересней и матери помощь. Поскольку щенок понравился отцу, то и мать подобрела к нему. Щенок был вислоухий, лохматенький, но уж е крупный, на толстых лапах и лишь мастью не в мать-овчарку — рыжий. Выбирать не приходилось: какого дал Туров, такого я и взял. Была зима, и щенка держали в избе. Он так и рос на глазах у лежащего отца, который, наверное, поэтому раньше всех заметил, что овчарки из него не вырастет. — Д а вы поглядите! — убеж дал он нас с матерью .— Это разве овчарка? Э то ж е дворняга, каких свет не видывал. И лохматый, как басмач в папахе. Ишь, как глядит... — Но мать у него — овчарка! — с обидой доказывал я. — М ало ли что... А отец кто у него? То-то! — Вырастет — увидим,— мудро сказала мать, но тоже будто бы с обидой.— Нечего раньше времени гадать... Так и стал отец звать пса Басмачом. И мы скоро привыкли к этой кличке. Д ругих щенков туровской овчарки приходилось с полугола саж ать на цепь, поскольку в них рано пробуждалась злоба. А наш хоть и вырастал в теленка, однако характером , видно, удавался в своего неведомого родителя. Был он каким-то бесшабашным, дураш ­ ливым и задумчивым. Чаще всего играл с котом, с курами, которые игры не принимали и с криком разлетались со двора, или начинал приставать к корове, дергал ее за хвост, за уши, когда она склоня­ лась к яслям. Корова отмахивалась рогом и однажды чуть его не зашибла. И видом своим он нисколько не походил на овчарку: мой отец как в воду смотрел. К лету Басмач оброс длинной, мягкой шерстью, так что маялся от жары и больше ходил по теневым сторонам улиц. Ж алея , мать остригла его овечьими ножницами и додумалась не выбрасывать шерсть, а спрясть ее и связать отцу носки. У отца года, за два перед смертью всегда мерзли ноги.