Сибирские огни, 1988, № 2

■ Хорошая коллекция,— сказал начальник. — О ставь этот,— попросил дядя и поднял в руке большой новенький пистолет.— Или возьми себе. Ты таких не видал. Англий­ ский, «кольт-автоматик». Д арю ! А то в переплавку... Ж алко. — Спасибо,— начальник положил кольт в карман, а остальные сунул в полевую сумку.— Будешь в райцентре — заходи. Д ядя Федор ничего не ответил и даж е не встал, чтоб проводить. Когда «воронок», подняв пыль, уехал, дядя умылся в кадке, стоящей под водосточным желобом , и босой, безременный вышел на середину улицы и подался в сторону кладбища. Шел он покачиваясь, сутуля спину и задевая болтающимися руками «бутылки» галифе. Р а сп у ­ щенная, вылинявшая гимнастерка делала его похожим на воен­ нопленного, которых показывали в кино. Бернувшаяся с дойки мать заставила сейчас ж е разыскать дядю Ф едора и на шаг от него не отходить, чтоб с собой ничего не сделал. Я нашел его на кладбище возле могилы отца. Подкрадываться к нему было хорошо, он не слышал шагов... Впервые я увидел, как он плачет,— тихо, без всхлипов, только слезы вытирает. — Паш , ты на нее не сердись,— говорил дядя Ф едор .— Она ведь не знала... Тебя же убили, вот она и... А как бы ей теперь, Паш? Подумать страшно. Все из-за войны... Ты там лежи спокойно, не обижайся. Нам, думаешь, здесь легко?.. Ох, Паша, не легко. Я из-за этой войны генералом не стал... Ему, наверное, казалось, что он говорит шепотом... 3. О Р Е Х В сорок третьем году в Великанах случился голод, которого не помнили здесь ровно двадцать лет. То был последний голод в наших краях. Д о войны Великаны и Полонянка считались колхозами, но уж е в сорок первом сделали леспромхоз, один на две деревни. Понять теперь, кто где работал, стало невозможно. В се пахали, все зимой рубили лес, который вязали в маты, а с половодьем гоняли в запань и спешили к посевной. А командовал тогда колхозной, лесной и сплавной работой один человек — брат дяди Лени, Степан Петрович Христолюбов, по возрасту не взятый на фронт. Работали хотя и много, но всю войну жили впроголодь, тянулись от урож ая до урожая, зимой ждали весны — крапива пойдет, лебеда, пучки, саранки, а березовым соком хоть запейся. Ребятня с Божьего, где готовили ружболванку, не вылезала. Когда березу свалят, раскряжуют и расколют на болванку, ребятишки уж е здесь, с ножиками — оболонь скоблить. Оболонь — тонюсенький слой мякоти под корой, и если ее соскоблить во время сокохода, она вкуснее манной каши и слаще сахара . Потом скобленую ружболванку приемщики сразу определяли: так она высыхает молочно-белой, а скобленая чернеет, но крепости не теряет. А летом ждали осени, вернее ждали кормилицу военную — картошку. Ну и хлебушка, конечно, какой от госпоставки останется. И вот в сорок третьем от бесконечных летних дождей картошка выросла чуть крупней гороха, да и та в земле погнила. Ботва в человеческий рост выдурила, копать нечего. Заработанный на тр у ­ додни хлеб бабы в подолах принесли. Осенью после первых морозов Степан Петрович Христолюбов собрал бригаду из самых крепких по тому времени стариков, послал на охоту, бить лосей, медведей, оленей — все, что на пути попадет. Но и зверь-то от бескормицы подался в другие края. Лоси, правда, были, но где их старикам-то добыть? За ними и бегать надо по-лосиному. Настреляли старики по десятку тетеревов да рябчиков, с тем и вернулись. Была еще надежда на рыбу, но; видно, в природе 32