Сибирские огни, 1988, № 2

Мы построились'и по(нлй; но петв никому не хотелось. — Запевай! — сердито повторил дядя Федор. Батальон запел, но так жидко, что сквозь пение было слышно, как мычит Илька-глухарь. Он тоже всегда пел с нами, но только по-своему, широко разевая рот. Б середине августа настал тот день, когда меня стали собирать в суворовское. М ать сначала не плакала, но часто-часто моргала, когда утром кормила меня и когда потом складывала в сидорок белье. — Надо бы проводины сделать,— словно пожаловалась она дяде Федору, но тот ответил круто: — Не на фронт провожаешь — учиться! Он обрядил меня в форму, обрядился сам, только снял погоны с гимнастерки и посадил в коляску мотоцикла. Расформированный батальон с утра висел на плетне и грустно смотрел на сборы. А Коль­ ки Смолянина опять не было... М ать заплакала, когда дядя Федор заводил мотоцикл. Она стиснула мою голову, прижала к груди так, что я чуть не задохнулся, но мне не хотелось выворачиваться из ее рук. Я вдруг остро вспомнил полузабытый запах материнского молока и ее тепло, которое медлен­ но преврашалось в жар и палило лицо. То было не простое ошуше- ние, как, например, от хлеба или коровьего молока, я чувствовал, что в меня входит тугая струя тепла и света, и я весь согреваюсь и наполняюсь этим теплом и светом, и еше каким-то удивительным ликующим состоянием. К ак все военные дети, почти до двух лет росшие на материнском молоке, я хорошо помнил свое младен­ ческое отношение к материнской груди: казалось, что это часть меня самого, что я не могу жить без этого источника, равно как не мог бы жить без головы или туловища. И вот, прощаясь в тот первый раз с матерью, я на мгновение ощутил какой-то толчок, вспомнил то состояние. И на мгновение почувствовал горячую и светлую струю , ее жар, согревающий лицо. Мне захотелось, чтобы это продлилось, но было поздно: немецкий мотоцикл зарычал, выбрасывая струи дыма, и оторвал меня от матери... Я впервые ехал так далеко от дома, по местам, мне казалось, неведомым и таинственным. А дядя Федор гнал мотоцикл с такой скоростью , что встречный ветер откидывал каску на затылок, и ее ремешок перехватывал горло чуть выше угловатого кадыка. В райцентре мы подрулили к военкомату, и нас встретил такой же бравый, как дядя, майор. Они козырнули друг другу, и я тоже козырнул, как был учен, однако дядя сердито заметил: — К пустой голове руку не прикладывают! Где пилотка? Я надел пилотку и еще раз отдал честь. — Во, какого солдата привез! — обрадовался военком и пожал мне рук у.— Хоть в гвардию! Потом они с дядей сидели в кабинете и, склонившись друг к др у ­ гу, разговаривали. Д ядя Федор все о чем-то просил и становился печальным. Майор же часто и виновато говорил одну фразу: — Из министерства отказ, понимаешь? Медицина, брат... — А самому Ж укову? А если самому Ж укову? — с надеждой и тоже однообразно спрашивал дядя. Тем временем я ходил вдоль стен и рассматривал черно-белые плакаты-фотографии и читал подписи под ними. Здесь я впервые увидел, что такое атомный взрыв. На черно-белой фотографии он выглядел вовсе не страшно, наоборот, эффектно и даж е красиво — ■ эдакий черно-белый гриб, от которого несется белый ветер и сдувает деревья, малюсенькие танки и домики. А дальше ничего не рушится, только из окон многоэтажных домов валит черно-белйй огонь и еще