Сибирские огни, 1988, № 2

ча. Басмач визжал и крутился на короткой привязи, а рядом леж ал? задавленная им курица. — А тебе — три наряда вне очереди! — объявил он.— Завтра на покос! В летние лагеря! Мы собирали сидор с провизией, инструменты, а я смотрел, возьмет ли он с собой пистолет. Дядя Федор не взял, однако учение на покосе продолжалось. По утрам он гонял меня по скошенному лугу, затем разводил огонь, грел завтрак; тем временем я стоял возле шалаша с молотком в вытянутой руке — тренировал крепость мышц. Косить я уже умел, к тому же впервые мы косили на широ­ ком, нормальном лугу, а не по кочкам и еланям, не ночами, как это было всегда. Дядя сходил в правление, стукнул кулаком по столу, и ему отвели покос на колхозной земле как заслуженному на фронте офицеру. Так что было где разгуляться. Мы гоняли ряд за рядом во всю длину пайка, дядя в первый день ходил впереди, однако на следующий я стал подрезать ему пятки. Он не хотел сдаваться , но и не хитрил, не придумывал причин, чтобы оправдать свою сл а ­ бость. Он вдруг начинал белеть, сильно потел, иногда его качало, и, боясь упасть на прокосе, он втыкал косу, держ ался за нее и правил бруском полотно. И все-таки шел впереди чуть ли не до вечера. Наверное, ему было стыдно уступать двенадцатилетнему парнишке, он злился, и от этого страдал еще пуще. Мне бы отстать, уступить ему — у меня и коса была меньше, и прогон уже, по силам, но мальчишеский азарт брал верх. Вечером, когда зной спал и утих гнус, когда косить стало — милое дело, дядя Федор вдруг бросил литовку, схватился за голову и упал в траву. Он не успел даж е отбежать, чтобы я не видел приступа. Он катался по земле и орал, зажимая себе рот. Я пере­ пугался, на миг остолбенел, потом кинулся к нему, но он отпихивал мои руки, уползал в траву и, сдавливая крик, скрипел зубами. Приступ прошел так же внезапно, как и начался. Д ядя Федор сел, отнял руки от лица и долго, тупо смотрел перед собой. Я принес котелок с водой, он напился, облил голову. — Вот такие дела, Степан ,— сказал он тихо, и лицо его порозо­ вело.— Ты не бойся, когда... И не смотри. Что тебе смотреть-то? Прошло ведь, и совсем не болит голова... Он снова встал впереди, старательно выкосил примятую траву и пошел дальше, захватывая прогон вдвое шире моего. Я больше не поджимал, делал вид, что отстаю , а дядя Федор оглядывался и покрикивал: — Вперед, Степка! Вперед, суворовец! А утром как ни в чем не бывало он вручил мне молоток и велел качать мышцы, которые необходимы для стрельбы из пистолета. Я стоял, целился молотком в колхозные стога, в березы, в пролетаю­ щих птиц и думал, что от косьбы вообще-то должны крепнуть все мышцы и вовсе не обязательно тренировать какие-то отдельные, но сказать об этом моему товарищу майору не смел — привыкал к дисциплине. После покоса дядя привез из района кучу подарков — хромовые сапоги, галифе и гимнастерку, сшитые из офицерского сукна на мой рост. Но главное — мелкокалиберную винтовку. От восторга у меня сперло дыхание. Д ядя Федор обрядил меня, подпоясал укороченным офицерским ремнем, повесил на плечо винтовку и, не дав посмотреть в зеркало, выставил перед матерью. — Ну-ка, Д ар ья , глянь на своего солдата! М ать увидела меня и сразу заплакала. — Чего ты? — опешил дядя.— Гляди, орел-то какой! — Я же тебя просила,— тихо плакала мать.— Не приучай его, не сманивай... А ты его одежей да ружьем сманил. — Д а он сам захотел! — рубанул дядя Федор.— Скажи , скажи матери >ьйч«. хочешЬ’В суворовское?