Сибирские огни, 1988, № 2

в пятидесятых годах фильмы о войне были черно-белые, и в них не видно было, что кровь — красная и ее много. Черно-белая кровь не пугала, казалась не опасной, тем более, что она сливалась с черно­ белой же' землей. В том кино много кричали «ура!» и лавина наших танков и солдат сметала напрочь глуповатых, крысоподобных ф а­ шистов. Но откуда ж е тогда брались инвалиды, сидящие под чере­ мухой? О ткуда похоронки, вдовы и сироты? Или только в наших Великанах мужики такие непутевые, что их так много убивало и калечило? Я не видел настоящей войны, но представлял ее совсем не такой, как в кино. Однажды мы с мамой косили за Рожохой, и я расхватил себе палец о литовку. Наверное, оттого, что был разгорячен работой, кровь брызнула фонтаном, облила и косу, и рубаху, и скошенную траву. М ать перевязала рану, повела домой и дорогой успокаивала, что на фронте ранят куда сильнее и что надо терпеть, как терпел папа. И я терпел, однако ночью поднялась температура, и в полусне- полуяви я увидел войну. Вернее, берег Рожохи с голой черемухой, а на нем — великановских инвалидов, только что раненных. Из них хлестала кровь, а они катались по земле и орали, как дядя Федор во время приступа. А над ними стояли, воткнутые в землю, косы. Не было ни взрывов, ни стрельбы и даж е гимнастерок с медалями... Наверное, я тоже в бреду кричал, потому что, когда очнулся, увидел над собой отца. — Покричи, покричи,— говорил он.— Когда кричишь — легче бывает, не так болит. Нет, я больше никогда не видел этого сна и не видел этой страш ­ ной картины при слове — война. Точнее, не всегда видел. Ведь это слово можно произносить по-разному и слышать по-разному. Иной раз в чьем-нибудь разговоре с языка не сходит — война, война, война... Но бывает, раз скаж ут и как в душ у крикнут, как будто самого ранят. А дядя Федор знал, чем взять. Он приказал мне построиться, с полчаса мы с ним ходили строевым шагом по двору, распугивая кур, но когда мне надоело тянуть носок босых ног, дядя Федор достал из своего арсенала парабеллум , посадил меня в коляску мотоцикла и повез в овраг за поскотину, на огневую подготовку. Там он объяснил первый солдатский принцип учения. — Если не доходит через голову — дойдет через ноги,— сказал он.— За каждый промах — три круга по берегам оврага. Сначала он сам влепил три пули в березовый пень, затем дал пистолет мне. Я выпалил три раза и девять раз обеж ал овраг. — Бестолочь,— заключил дядя.— У тебя в руках не топор и не лаптошная бита, а боевое оружие для поражения живой силы про­ тивника в ближнем бою. — Оно немецкое,— сказал я,— Из русского я бы попал. — Отставить разговоры! — прикрикнул дядя и полез на четве­ реньках из оврага.— Надо уметь из всякого, понял? Если у тебя в бою кончатся патроны, надо брать вражеское оружие. — А у меня патроны не кончатся, потому что стрелять будет не в кого! — заявил я. — Это еще почему? — Потому что если будет война, то атомная,— я тоже выбрался из оврага и сел, свесив ноги.— А мужики говорят, стрелять не в кого будет. Атомом дыхнул и заболел. Д ядя Федор вдруг задышал тяжело, закрутил головой и стал кричать: — Д ур ак ! Ты чего болтаешь?! Ты чего трекаешь?! Типун тебе на язык! Он завел мотоцикл и, забыв надеть каску, помчался прямо по кочкам и рытвинам. Я побежал за ним, закричал, но он меня не слышал. Когда >я-дьрипЛелсй домой, дядя^'’ФёДб^' драл пру’Гбм' Б а см а