Сибирские огни, 1988, № 2

модисткой и. начала бы чистую, честную жизнь. Эти гуманные идеи спасения падших женщин шли еще от «Что делать?» Чернышевского, от Сони Мармеладовой Достоев­ ского. И вот безденежные студенты собирают деньги ради приятеля и его несчастной подружки, и Карташёв тут же вынимает последние свои тридцать пять рублей. Готовность прийти на помощь не только ближнему, но любому дальнему, в вы­ сокой степени развита в характере главного героя, в его друзьях. Произведения Га­ рина полны мгновенных портретов эпизодических, случайно замеченных лиц. «За столом сидела худенькая, тоненькая, почти подросток, светлая блондинка с маленьким птичьим личиком... Было, конечно, некрасиво смотреть, как она прямо с общего блюдечка брала своей ложечкой варенье, съедала его, облизывала ложечку и опять брала ею варенье, как-то сгибая так пальцы, как будто бы шила. Но при всем том в ней не чувствовалось уверенности, что так и надо было делать. Напротив — робость, нерешительность, она как будто искала опоры, и, наверное, если бы Карта­ шёв сказал ей, как надо делать, она и делала бы все, что надо, не хуж е других». Такая проникновенность в мимолетной зарисовке, мгновенная искра единения душ, невероятная чуткость в сопереживании — это и есть классика. Тема студенчества, такая же вечная, как тема детства и старости, любви и смер­ ти, с большой полнотой отображена в «Студентах», не только в конкретной историче­ ской привязке, но и в своей общечеловеческой сути, независимой от эпох. В Самаре Гарин познакомился с Горьким, который пока был известен, в основ­ ном, местным читателям, как фельетонист Иегудиил Хламида. Впрочем, рассказ «Чел- каш», напечатанный вслед за «Студентами» в № 7 «Русского богатства», Гарин уже прочел. Об этой встрече есть воспоминания и у Гарина, и у Горького. Интересно свести их воедино, чтобы представить, какими они увидели друг друга. Николаю Георгиевичу в ту пору было 43 года, Горькому — 27. Оба они не назы­ вают точной даты, но, вероятнее всего, это произошло осенью 1895 года, когда Гарин, руководя постройкой Кротовско-Сергиевской дороги, часто бывал в Самаре. Гарин пишет, что однажды он после театра зашел к знакомому фотографу, где застал обычную компанию свободомыслящих самарских деятелей, а среди них не­ сколько незнакомых молодых людей. Горький вспоминает, что встреча состоялась на квартире у судебного следователя, «некрещеного еврея» Я. Л. Тейтеля, на которого «христианское начальство» смотрело «как на пятно, затемняющее чистейший блеск судебного ведомства». Известно, что Тейтель действительно собирал вокруг себя наи­ более живых и интересных людей Самары. А фотографа Гарин мог и придумать, по­ тому что свои воспоминания писал в 1900 году и поневоле осторожничал в раскрытии связей и адресов, он и Горького не называет по имени. А Горький писал о Гарине уже в 1927 году. «Сидело несколько молодых людей,— вспоминает Гарии,— и один из них,— с блед­ ной, некрасивой и изможденной физиономией, но с прекрасными глазами, которые тем рельефней выдвигались и красотой своей освещали все лицо,— что-то горячо го­ ворил. Молодой человек был одет более чем небрежно даж е для этого общества; прорванный пиджак и ситцевая рубаха были не первой свежести». Хозяин квартиры характеризовал пришедшему Гарину незнакомых тому людей. «— А этот молодой человек в грязной рубахе, который напоминает мне время нигилистов? — Это от бедности... Это самоучка из босяков, он пишет в газете; хорошенькие такие рассказы... Ему предсказывают большую будущность». Дальше вспоминает Горький: «Подошел ко мне человек в мундире инженера путей сообщения, заглянул в гла­ за и заговорил быстро, бесцеремонно: — Это вы— Горький, да? Недурно пишите, А как Хламида — плохо. Это ведь тоже вы. Хламида? Я сам знал, что Иегудиил Хламида пишет плохо, очень огорчался этим, и поэто­ му инженер не понравился мне. А он пиявил меня: — Фельетонист вы слабый. Фельетонист должен быть немножко сатириком,— а у вас этого нет. Юмор есть, но грубоватый, и владеете вы им неумело. Очень неприятно, когда вот так наскочит на вас незнакомый человек и начнет говорить правду в глаза вам. И — хоть бы ошибся в чем-нибудь, но — не ошибается, все верно.