Сибирские огни, 1988, № 2

и она молчала несколько минут, пока Гарин, сгорбившись, медленно уходил со сцены. Рассказ вскоре после публичного чтения был напечатан в казанской газете «Волж­ ский вестник». Во время своего петербургского пересиживания министерских бюрократов он за­ кончил повесть «Студенты». Редактировал ее в «Русском богатстве» В, Г. Короленко, взявший на себя отдел прозы. Отчитывая автора, он «делал богатырское движение, тряс головой»; — Согласитесь, Николай Георгиевич, что так нельзя ж е работать; на облучке... на дуге... Это профанация... Я, я не понимаю... Не понимаю этого. Николай Георгиевич позже напишет Н. К. Михайловскому, сопоставляя себя и Короленко: «Этот висящий на кресте своих утопий богочеловек и этот бегающий в жизни и не желающий отказываться от этой жизни ради каких бы то ни было уто­ пий,— один пишущий на дуге и другой за пятьюдесятью замками в тишине монасты­ ря,— ведь это две противоположности. В силу вещей, в силу натуры они не поймут друг друга». Как бы то ни было, «Студенты» появились в № 1—6 «Русского богатства» за 1895 год. М. Горький впоследствии назвал тетралогию Н. Г. Гарина-Михайловского целой эпопеей. В самом деле, в ней с большой полнотой отображена социальная жизнь и движение общественной мысли в пореформенной России 60—80-х годов. Но это еще и эпопея становления личности, исследование всех этапов духовного, нравственного, физического развития, которые суждено пройти каждому от детства до взрослого са­ моопределения. Внезапное, я бы сказал — взрывное, раскрытие новых возможностей жизни, неве­ домое гимназистам, сшибается в юных душах с отсутствием житейского опыта, да и с извечной студенческой мукой — безденежьем. Впервые обретенное чувство свободы вступает в противоречие с зависимостью фактической — от материальной помощи род­ ни, от отношения профессоров, даж е от доброй воли квартирохозяев, у которых сту­ денты снимают углы. В повести «Студенты» много больших диалогов, часто именно через них раскры­ ваются характеры, складываются отношения, движется сюжет. Ну что ж, в двадца­ том веке подобное художественное средство облюбовал, скажем, Хемингуэй. Диалоги у Гарина точны, остроумны, в них естественно вплетены студенческие, говоря нашим языком, хохмы того времени, характеризующие само мировосприятие: «— Человек, который не проявляет ума, тем самы.м проявляет свою глупость. — Ну, а ты чем проявляешь свой ум? — Тем, что терпеливо переношу глупость. — Свою? — Все равно, мой друг, не будем говорить о таких пустяках». «— У него есть рубль? Шацкий рассмеялся; — У него половина России. — Тем лучше. Посоветуйте ему от этой половины России отделить рубль». Студенты тычутся в поисках смысла жизни, смысла собственной судьбы, что свойственно молодости всех времен: «— Но скажи, пожалуйста, ты себя считаешь образованным человеком? — Я? — с искренним ужасом остановился Корнев.— Никогда, конечно... Такой же запутанный, как и все мы. — Вася, но как же распутаться? Как же добраться до истины?» И тут же вступают конкретности эпохи — Корнев отвечает. «— Есть небольшие кружки... Но истина ли это или результат недостаточности истинного знания, откуда я знаю? — А кружок Иванова к каким относится?» В заключительной главе Карташёв увидел Иванова в зарешеченном окне арес­ тантского вагона. И конечно же, студентов волнуют отношения с женшинами, высвобожденные те­ перь от всех родительских запретов. Их влечет к самому доступному и безответно­ му — к проституткам. Без малейшей брезгливости любуются они красотой Шурки- Неукротимой, жалеют Катьку-Тюремщицу. Приятель Карташёва Ларио, в духе разночинных идей эпохи, хочет купить Катьке швейную машинку, чтобы она стала