Сибирские огни, 1988, № 2

между собой, побелевшие пальцы хрустели, а он все крепче сжимал свою голову. Мужики, примолкнув на полуслове, оборачивались и натыкались взглядами на стриженое, испещренное знаками Колькино темя. — Ну, будет, — монотонно заговорил дядя Иван, шлепая Кольку по затылку. — Ладно, ничего... Ну, будет... И за этим ж е столом открыл я еще одно сходство между нами: большинство из нас, исключая старших сыновей, были почти ровесни­ ками. Годы нашего рождения падали на войну. И ни одного — после­ военного. Но это обстоятельство как будто уж е меньше касалось нас, собрав ­ шихся за поминальным столом: мы просто родились в войну. Оно было в высшей степени значимым для наших матерей и для самого Степана Петровича, значимым, как тьма и свет, зло и добро, смерть и жизнь. 9. Н А С Л Е Д С Т В О Спустя два дня после похорон ко мне в Мохово нагрянул Михаил Христолюбов. Он поставил чемодан у порога, сдержанно поздоровался и стал осматривать избу с таким видом, словно проверял, не спрятал ли я здесь кого. — Неплохо устроился,— то ли одобрил, то ли уязвил он.— Дом про­ сторный, крепкий — век живи. М ам а гостила у меня в то время. Просиживала одна по целым дням, ожидая, когда приду с работы, но и если мы были вдвоем, отче­ го-то о ставалась молчаливой, несмелой, будто в чужих людях, и лишь ж аловалась с виноватой улыбкой. — Половицы скрипят, скрипят, и ходить боязно. Ты бы перебрал пол в горнице, Степа. Я обещал сбить пол, но браться за что-то в этом доме еще не ре­ шался; казалось, начни только ремонтировать, переставлять мебель или д аж е белить, и сразу нарушится его дух. Тот самый дух, что был вокруг нас, когда мы со Степаном Петровичем сидели по вечерам за самоваром , писали письма или просто беседовали. Однако дому требо ­ валась хозяйская рука — в углах завелась паутина, облупилась печь, а главное, скрипели половицы. Скрип этот отчетливо услышался после отъезда Степана Петровича из М охова и накануне его смерти полови­ цы уж е не скрипели — плакали. Так что Михаил скорее язвил, говоря, что я тут неплохо устроился. Появление его в доме почему-то напугало маму. Смущенно и насто­ роженно она ожидала какого-то неприятного известия и поглядывала на чемодан Михаила. Тот же несколько минут, сидя на табурете посередине избы, побе­ гал глазами по стенам и будто бы с неохотой сказал: — Пойдем, брат, посидим на улице. А то душновато... — И правда, душновато,— с готовностью согласилась мать,— Иди­ те, посидите на улице, а я сготовлю что... Мы вышли с Михаилом за ворота и сели на скамейку под почтовый ящик. Я уж е понял, что Михаил приехал с каким-то важным делом и теперь гадал — с каким. Он же все не начинал разговора, глядел вдоль улочки и щурился. — Ты как считаешь, это по справедливости? — неожиданно спросил Михаил.— Тебе дом, а нам, родным, ни шиша? — Так ты из-за дома приехал? — Ну, а как ты считаешь?.. Я вот с женой разошелся! Мне жить негде! — сказал он уж е с обидой и слезами в голосе. Я оглянулся на дом Степана Петровича: окна его смотрели на ули ­ цу открыто и печально. И только слуховое на крыше слегка хмурило бровь-наличник.