Сибирские огни, 1988, № 2
себе Степан Петрович, все равно что-то говорили, и я видел их немо шевелящиеся губы и напряженные лица. М ать все время держалась за мою руку — какая-то слабая, поста ревшая и дорогая до слез; оторвалась всего один раз, когда все подхо дили к гробу прощаться, но тут же снова еще крепче прижалась к руке. Степану Петровичу, как многим великим грешникам, над могилой поставили крест, насыпали и прихлопали лопатами земляной холмик, все, кто был на кладбище, сгрудились возле него. Сразу как-то тесно вато стало на просторном в общем-то месте. Потом старух и женщин посадили в звтобус-катафалк. Те, кто помо ложе, пошли с кладбища пешком. Я шел в нестройной колонне мужчин и женщин рядом с Володей — сыном дяди Федора. Володя теперь жил в этом городе, в общежитии железнодорожников, и работал инспектором ведомственной пожарной охраны. На кладбище Володя что-то говорил над гробом, часто и резко рубил воздух рукой. По дороге к дому Ивана Христолюбова Володя, казалось, продолжал свою речь. — Какой редкий человек был! Большой человек, громадина! Таких один раз в жизни и встретишь. Я вот весь земной шарик на подлодке обогнул — не видал таких. Он меня от тюрьмы спас. Я в войну лес во зил по ледянке. А воз возьми и на раскате перевернись, ну, быку одно му хребет и сломало. По военному времени за такое... Бывало, коню холку седелкой набьет год срока. Степан Петрович на своего Аркаш- ку свалил, будто он возчиком был... Аркашке тогда тринадцать исполни лось, по малолетству его и не судили... Помню, у Варвары кобыла на ле дянке ожеребилась, а Степан Петрович того жеребенка спрятал, выкор мил и на мясо пустил. Записали, будто кобыла скинула... Если бы не тот жеребенок, мы бы до весны тогда не дотянули. Мясо его до сей поры пом ню, вкус помню. Как материнское молочко... Эх, пускай земля ему б у дет пухом! Где-то на середине пути Володя вдруг засобирался к себе в обще житие и, как я его ни уговаривал, повернул назад. Когда мы пришли во двор к Ивану Христолюбову, уехавшие на к а тафалке старухи и женщины уже отпоминались и снова накрывали на столы. Только Катерина Савельевна, Вертолет по моховскому прозви щу, на сей раз не суетилась и никуда не спешила. Она сидела за сто лом, подперев голову руками, и тихо плакала. Рядом с ней напротив было еще несколько пожилых женщин, среди которых я увидел и мать. Мы было закурили, стоя у ворот, но Иван Христолюбов позвал за стол. Во двор к столам вынесли все стулья, табуретки, устроили лавки из чурок и плах, однако народу было чуть ли не в два раза больше. Сы новья Степана Петровича — Михаил, Аркадий, Федор, Алексей, Дми т рий, Василий — со своими женами, уже взрослыми детьми, располага ясь, теснились, тихо переговаривались, а Иван командовал и усаживал. Места уже не было. И я в нерешительности остановился. — Ничего, другие во^ вторую очередь, — отмахнулся Михаил, уже выпивший, красноглазый. — Давай , братуха, помянем нашего батю... — Погоди, погоди, Миша, — Иван завертелся по двору. — Нехоро шо это, надо всех усадить. Однако ничего такого вокруг, чем бы можно было удлинить столы и добавить мест за ним, на глаза не попадало, разве что пустая бочка и козлы, на которых пилили дрова. —■Сядет после нас, ничего не сделается! — отрубил Михаил, и бы ло в его голосе что-то такое — может, тихая, но пронзительная озлоб ленность, — что услышали и заметили все за столом. И притихли как- то в неловких позах, словно ожидая если не скандала, то неприятно сти. Лишь малолетние ребятишки на материных коленках растаскива ли пироги из большого блюда. Мне хотелось немедленно уйти, но я встретился глазами с мамой: она звала меня рукой и указывала на свое место. — Ну-ка, ребята, живо столы несите! — неожиданно громко распо- 102
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2