Сибирские огни, 1988, № 2

была, а у нас чтоб любовь. Без нее все пропадет. Ты поживи, погляди, этим женщинам одно спасение нынче — дети и любовь... Им ведь ничего другого уже не осталось... А если у нас мораль такая, что баба хочет ро­ дить и не может — грех без мужа! — то это плохая мораль. В войну она не годится, в войну мы с ней совсем пропадем. Катков помолчал, высматривая кого-то на улице сквозь проталину на стекле, обнял костыль. Не знаю, как и говорить с тобой, — вздохнул он. — Короче, из партии исключать тебя надо. И судить по военному времени. Суди, — согласился Степан. — Прямо сейчас с тобой и поеду, даж е без милиции. Но поеду с таким условием: похлопочи, чтоб Топор­ кова убрали. А еще надо метров сорок мануфактуры и телогреек д в ад ­ цать восемь штук. И пимов надо, и шапок. А то парнишки мои, стаха- новцы, начисто обносились, смотреть страшно. Ну и кормежку воен- №учу. Хлебную пайку добавить и сала, хотя бы по полфунта в неделю. Похлопочешь — поеду. Где я тебе возьму? — возмутился Андрей. — Все на фронт идет, будто не знаешь, там тяжелее!.. Еще и условия ставит... Не договорил, боднул головой воздух, насупился. Тогда хрен я с тобой поеду! — отрезал Степан. — А силком не увезешь. Я своих ребятишек на фронт таких не пошлю! — и, вдруг по­ давшись к Каткову, заговорил медленно, тихо: — Пойми, Андрей, ведь не я же мирные законы-то нарушил. Война нарушила. Все одним м а­ хом! Мы сейчас по-другому живем, и думаем по-другому. — Говорить ты научился, — прервал Катков и стал сидя надевать офицерский полушубок. — Поехали! Райкому свои условия ставь — не мне. Отмякшее было лицо его вновь затвердело, заострились скулы под сухой кожей. Андрей выглянул в окно: закуржавевший конь, при­ вязанный за перила конторского крыльца, давно уж е подъел сено и теперь перебирал губами жесткие объедья. Христолюбов тоже подошел к окну и стал смотреть куда-то вдаль, протаивая ладонью глазок. К а т ­ ков взял костыли. — Ты меня знаешь,— не оборачиваясь, ответил Степан Петрович.— Теперь не поеду с тобой. Ты в окно посмотри. Из переулка к конторе валила толпа. Впереди всех, широким м уж ­ ским шагом шла жена Христолюбова, Катерина Савельевна, и ее по- скребышек едва поспевал, цепляясь за широкую, мешковинную юбку. За ней — Марья Дьякова, тетка Каткова, эвакуированная хохлушка Олеся, потом маркировщица с плотбища Катерина. С котомкой на спи­ не шагала Валентина Глушакова в окружении вдов с участка ружбол- ванки. За бабами строем шагали парнишки: Колька Туров, призывник Мишка Глушаков, другой Мишка — сын Христолюбова, Аркашка, Митька, Алешка, круглый сирота Влас, полонянские ребята с военобу- ча. Позади тащились конюх Овчинников с бичом и три старика, что р у ­ били черемуху по Рожохе и вили вицы для матов. А за ними уж е семе­ нила вприпрыжку мелкота пяти — семилетняя. Шли молча, дышали часто — пар реял над головами. Самой последней шагала Дарьюшка, с растрепанными волосами в расстегнутой телогрейке. Перебирала ногами, спотыкалась, дышала часто, тяжело... Катков тоже смотрел в окно, прикусив губу, и медали на гимна­ стерке не звенели, обвиснув серебряной тяжестью... Степана Петровича схоронили на городском кладбище за железно­ дорожным переездом. Место ему досталось шумное: с краю в десятке саженей от двухколейной линии, поэтому, когда хоронили, и слов-то, сказанных над могилой, не было слышно — то и дело в одну и другую сторону грохотали длинные поезда. Однако люди, которых собрал к