Сибирские огни, 1988, № 1
— Ты, бабка, как та затычка, к каждой бочке поспеешь. — А я 40 сказала, неправду иль как? — Бегаешь тут, язык чешешь. Эти дураки рехнулись, а ты и рада. Иван Иваныч, ты там в сельсовете в комиссии какой-то. Куда глядите, давно надо за шкирку взять. — Давно, Илья, надо, давно пора. — Господи, да что вы за люди?! Все стоящие в переулке разом оглянулись на этот громкий и запо- лошный крик. Кричала еще одна соседка. Домна Игнатьевна. Кричала и бежала по переулку, грузно переваливаясь на толстых ногах. Тяжело отдыхи- ваясь, ни на кого не глядя, она вбежала в ограду через настежь распах нутую калитку, хватаясь за перила, взобралась на крыльцо. — Васька! Перестань, паршивец! Слышишь, перестань! Удары в дверь прекратились, в избе установилась тишина, а потом Вася спросил: — Кто там? — Я это, тетка Домна. Перестань, слышишь! — Все, не буду,— тихо, едва слышно, донеслось из дома. Домна Игнатьевна откинула защелку, обернулась. — Ну, чего встали? Цирк вам? — Хлешше цирка,— Иван Иваныч сдвинул на затылок фуражку, почесал лоб и добавил: — Ну и народ пошел! — Нечего с ними чикаться!— Жохов даже сплюнул от досады.— Давно вздрючить надо. Какого вы там смотрите?! — Придется решать. Из дома, куда следом за Домной Игнатьевной вошла и Фаина, не доносилось ни звука. Соседи по одному разошлись. Последним, то и де ло оглядываясь, уходил Кузьма Дугин, не сказавший ни слова. Оста лась лишь одна Шаповалиха: надо же было узнать, чем все кончится. Домна Игнатьевна с испугом оглядела перевернутую вверх дном внутренность избы, разыскала клочок чистой тряпки, перемотала Васе руку и уложила его на кровать. Вася резко, прямо на глазах изменился, присмирел, утих, несколько раз глубоко вздохнул и захлюпал носом, за бормотал: — Тетка Домна, я тебя люблю, я тебе дров напилю, надо будет — зови... я завсегда, гад буду, напилю... Ух! Я... Он не договорил и уснул. — Эх, горе луково! Домна Игнатьевна глянула на безучастно сидевшую у разбитого ок на Фаину, начала было ее стыдить, но поняла, что Фаина не слушает, и махнула рукой. Тихо прикрыла за собой двери, потом аккуратно запер ла за собой калитку, остановилась и перевела дух. Оконешниково, го товясь отходить ко сну, окончательно затихло, одно за другим гасило окна своих домов, и дома бесследно проваливались в чернильную тем ноту. А за селом выла машина, выдираясь из грязи, вой ее становился все безнадежней, и ожидалось, что он вот-вот прервется в своей самой высокой точке, а машина до утра останется в разбитой колее. Это за лезть в грязь просто, а выбраться из нее великих трудов стоит. Небо перед утром вызвездило. Серая забока, промозглая от сыро сти, едва заметно вздрагивала, голые ветки ветел и тополей оставались прежними, а трава, груды листьев на земле, низкорослый ежевичник покрывались сероватой изморозью. Дорога с глубоко выбитыми ко леями, с грязью, перемешанной в них на сотни раз, замерзла, отвердела и в кузове первой машины, которая проехала по деревне, дребезжали и гремели железяки. Контора Оконешниковского леспромхоза находилась в четырех ки
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2