Сибирские огни, 1988, № 1

соединявший ее с воображением?.. Или не быдо такого мига, «привод» перетерся постепенно, истлел, атрофировался, после того как я прикон­ чил свои карандаши — и нечем стало рисовать. И не на чем. Единствен­ ную тетрадь, сшитую из грубой мешочной бумаги, приходилось эконо­ мить, растягивать на целый учебный год. А может, это случилось — началось — гораздо раньше: на самом первом уроке рисования, в первом классе? Учительница тогда прочитала нам басню Крылова «Ворона и лисица» и велела каждому нарисовать по ней картинку. Мы рисовали, высунув от усердия языки. Учительница расхаживала между рядами парт. Вдруг она остановилась за моей спиной. — Так, мальчик! Как тебя звать-то?.. Так, Коля... Лиса у тебя очень хорошая получилась. Очень. Только почему она больше дерева? Таких лисиц не бывает. Давай-ка перерисуй. Я удивился: как? разве учительница не понимает?!., ведь лиса же б л и з е х о н ь к о бежала. И я напомнил ей об этом. Ах, вон что! — рассмеялась учительница.— Правильно, она бежа­ ла близехонько. Близехонько от дерева. А дерево больше лисы. — От меня,— прошептал я. — Нет, от дерева! от дерева!— учительница дважды пригнула мою голову к парте.— И не спорь, пожалуйста. Какой упрямый. Неужели я поверил ей тогда? Зачем поверил?! Вырезать пиратский кинжал из дощечки я не стал. Хотя и подходя­ щий материал у меня имелся, и инструментом я располагал достойным — не одним лишь столовым ножом. Но я уже знал точно: никогда не сравниться мне с тем далеким маленьким оружейником, не достичь его вдохновенного умения. Через два дня праздновали мой пятидесятилетний юбилей. Старый друг и соратник произносил речь. Друг любил меня. Он высо­ ко ценил мои прежние книжки и верил, хотел верить, в будущее. Он ж е­ лал их мне. — Этот бокал,— сказал друг,— я хочу поднять за лучшее произведе­ ние нашего юбиляра — за то, которое впереди! Я благодарно склонил голову. И подумал: «Поздно, брат!.. Ты пом­ нишь луну над заполярной Аксаркой? Помнишь этот явственный шар, бледно-желтую ледяную глыбу с неровными, побитыми чем-то тупыми боками? Помнишь... огромного желтоглазого циклопа, который, склонив­ шись, рассматривал притихший поселок — щепотку огоньков, брошен­ ных на темную ладонь тундры?.. Эту луну я увидел — и написал — двадцать лет назад. Другой такой не будет. И ты это знаешь». Потом взял слово мой давний недруг. Я знал, что он уколет меня, но пока не знал, как. И он еще не знал, как уколоть — чтобы и побольнее было, и пристойно выглядело; рот уже приоткрыл, а все доискивал что-то глазами. Вдруг взгляд его упал на моих детей,— они сидели на­ против, задеревенев от важности момента,— и он (нашел-таки!) ликую­ щим голосом выдал: — Давайте выпьем за единственно достойные, за самые лучшие произведения юбиляра — за его детей! Так он изящно уязвил меня, растер, уничтожил. И так он нечаянно сказал правду. Да, лучшие наши произведения — наши дети. Лучшими произведе­ ниями наших детей станут их дети, лучшими произведениями детей на­ ших детей — дети детей наших детей. И так без конца. И, возможно, где-то там, в дали не просматриваемой, за чертой еще не рожденной, грядет мальчик, близехонько от которого пробежит од­ нажды его Лиса, и мальчик никому не даст убедить себя в том, что про­ бегала она близехонько от дерева. И этот мальчик будет гений. , ^