Сибирские огни, 1988, № 1

Как археолог на месте рй-скопок, случайно Вскр1ьгвй1ий слбй неизвест­ ной ему культуры, я всматривался в эти изделия-видения — и верил, и не верил. Но — карандаши! Они-то были. Разномастные, разнокалиберные, за ­ мусоленные карандаши связывали сон и явь. Вот, значит, откуда скапли­ валось их у меня так много в те нищие годы. Карандашами я рисовал — это помню точно. Рисовал коней. Горячих скакунов и широкогрудых сказочных тяжеловесов, с гривами до земли. Тяжеловесы несли на себе закованных в броню богатырей, скакуны — красноармейцев и белогвардейцев. Табуны лошадей мчались вскачь, пластались, распустив по ветру хвосты; лошади, вскинувшись на дыбы, грызлись в кровавых сечах, роняли порубанных всадников; раненые — они бились в постромках опрокинутых взрывом тачанок. Целые батальные полотна создавал я в миниатюре, на клочках бума­ ги. Нарисованных мною лошадей хватило бы, чтобы посадить «на конь» несколько казачьих дивизий... — Деда, нарисуй! — прервал мое оцепенение внук. — Ах, да! — встрепенул&я. я.— Нарисовать тебе. Сейчас, сейчас. Что бы такое нам нарисовать? Может, лошадку? Давай лошадку. Во-от... это у нее будет голо-овка. Я попытался нарисовать лошадиную голову — рука мне не повинова­ лась. Что такое? Вот же она — голова, морда... стоит перед глазами: гнедая, в мелкой, плотной шерсти, выпуклый блестящий глаз, мягкие черные губы. Я даже могу заставить ее двигаться: раскрою руку — го­ лова потянется, губы, бархатно щекотнув ладонь, снимут кусочек са ­ хара... — Ну же, деда!— подтолкнул меня внук. — Погоди-погоди... головка, значит. М-гу... Я перевернул чистой стороной и... позорно вывел некий «огуречик» с утонченным концом. И покатился по наклонной: глазик — точечка, ротик — черточка, шея — две параллельные линии, грива — расческа, кверху зубьями. Дальше — не мудрствуя лукаво: туловище — огурец, лежащий горизонтально, хвост — щеточкой, четыре палочки — ноги, копыта — треугольнички. — Готово! — Бычок! — установил внук, поизучав мой рисунок.— Идет бычок, качается. Он замерз. Да, на взъерошенного бычка походила моя лошадка. На печального мультипликационного теленочка. Сын подошел, прищурился насмешливо: — Ну, дед! Крупнейший ты у нас анималист. Выдающийся.— И вну­ ку :— Ладно, пора домой собираться. Пошли-пошли. Я тебе там настоя­ щую лошадку покажу — в книжке. Внука давно увели домой, а я все сидел над бумагой, пораженный странной этой расстыковкой: закрою глаза и вижу коня, целиком вижу и по частям — раздувшиеся ноздри, грудь в буграх шевелящихся муску­ лов, сухую стройную ногу, круп; открою глаза, пытаюсь перенести ка­ кую-нибудь деталь на бумагу — видение пропадает, рука не слушается. Промаявшись так около часа, я сдался: раскрыл книжку «Соседи по планете» и срисовал из нее ахалтекинца, изображенного там в профиль. Я тщательно следовал оригиналу, даже проверял соразмерность частей тела линеечкой, и тем не менее у меня получилось нечто среднее между лошадью и догом. Вдобавок мой собако-конь имел только две ноги, пе­ реднюю и заднюю — левые. Прирастить ему две другие ноги я не смог, как ни бился. Все получалось, что они торчат из живота. В конце концов я стер их вовсе, малодушно решив: будем считать, что с этой позиции они не видны — конь стоит очень ровно, правые ноги закрыты левыми. Конь стоял... деревянный, мертвый. Никакая сила не могла заста­ вить этого «скакуна» взвиться на дыбы. Когда же я разучился рисовать? Когда споткнулась, забуксовала, омертвела моя рука? В какой миг порвался, лопнул «прйвод», напрямую 74