Сибирские огни, 1988, № 1
что меня самого вот-вот застукают, как диверсанта, с моим грозным оружием. Но выбросить падоЧку не хватало смгелости. Хотя непонятно уже было, кого я боюсь больше: Ваську ли, себя ли вооруженного. Мог, мог пырнуть меня Васька. Но мог и я прошибить ему калган. В конце концов все это меня так изнурило, что я постыдно стал думать о заступнике. И, конечно, остановил свой выбор на Гошке Мыльникове. Да и что значит — остановил выбор? Ни надежного друга, ни старшего брата у меня не было, а пожаловаться отцу не позволял уличный кодекс чести. Никогда не проси защиты у сильного, у сильного и неправедного — тем паче. Эту истину не скоро еще предстояло мне усвоить. Мыло не высмеял меня: кому ты, дескать, нужен такой — резать те бя? Внимательно дослушал, покатал во рту папироску, поразмышлял вслух: «Вообще-то, не должен. Если кто зарезать хочет — тот заранее звонить не будет. Когда, говоришь, обещал?.. Ну-у-у. Давно бы уже заре зал... Не, не должен». — Но,— сказал Мыло,— подрессировать надо. Для порядка. Я думал, это будет, как обычно: мы вместе повстречаем Ваську — и Мыло пригрозит ему: «Запомни, падла, если хоть пальцем тронешь...» Возможно, даже приварит разок-другой или слегка напинает. Но Ваську «подрессировали» без меня. И узнал я об этом не от Гошки. Через несколько дней прибежала к нам Васькина мать тетя Нюра Зюкина. Она и раньше частенько забегала — пожаловаться моей матери на головореза Ваську. На этот раз тетя Нюра не кричала, не материла Ваську —тихо плакала, сморкалась: «Там курочке клюнуть негде — весь в синяках! Рожа, что твоя сковородка, глаз не разлепляет... Ой, д о бегается, паразит, доблукается! Или убьют где дружки-то эти, или сам кого пришибет да сядет». Я понял, что Ваську избили. И догадался — из-за меня. Это было страшно. Страшнее, чем палочка в рукаве. Мыло ничего мне не сказал. Только поглядывал ободряюще; не дрейфь, мол, все в порядке! После этого случая и начал он потихоньку приручать меня. Нет, Мы ло ничего не просил, не требовал. Он хитрее поступил: сделал из меня вроде как сообщника. Стал намекать о своих темных делах. Перед тем, как исчезнуть с очередным «братом», заговорщицки подмигивал: «Что- то денежки кончились»,— и по плечу хлопал: жди, мол, вернусь богатым. Непременно сообщал о готовящихся «дрессировках», таким тоном — будто советовался. Сам Гошка не участвовал в расправах,— кодла его приучена была делать это без командира,— но кого, когда и за что — решал он. Только раз видел я «дрессировку» — издали. Лучше бы не видеть. Там не придерживались наших рыцарских правил: кучей на од ного не наваливаться и лежачего не бить. Тошно мне было. Получалось, что я, как колобок, ушел от мелкого бармалея Васьки, а прикатился прямо в пасть бандюге Мыльникову. Рано или поздно Мыло должен был подкараулить меня на чем-нибудь. Не все же ему только закидывать удочки, придет время вытаскивать. И вот Мыло подкараулил меня — на Вите, на нелепой нашей дра ке. Теперь он ждал ответа, не отходил. «Сволочь! — хотелось крикнуть мне.— Ты же меня дрессируешь — что я, не понимаю?» — Ну,— Мыло снова подбросил п я т ак ,- Чо молчишь-то? Я собрался с духом, наверное, я даже зажмурился и сказал — как с обрыва шагнул: — Не будем! Плохо я знал Гошку. Он тут же вывернулся — не принял моего са мосожжения. — А-а, понял-понял,— сказал быстро,— допер. Ты сам, значит, хо чешь, один? Ну, правильно, молодец! Уделай его как следует.— И оста вил меня — с распахнутым ртом.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2