Сибирские огни, 1988, № 1
— Интересно получается. Из-за того, что я с директором дружу, Васька с Файкой запились. А директор-то он кто? Вельможа? Он вместе с тобой лес валил, сопляком был, а работу за здорового мужика ломал. Д а что рассказывать — сама знаешь. Так что уж, Домна, одно с другим не путай. А про Ваську с Файкой так — я с ними столько возился, что не приведи бог никому. Они вот где у меня сидят! — постучал ребром ладони по шее. — И кричать научился. Ране-то не замечала. А их я не оправды ваю, свой грех они сами потащат. Только сами без нас они греха этого не поймут... Договорить она не успела. В кабинет вошел Григорьев. Сапоги у него после долгой ходьбы по дворам были такими же чистыми и блестя щими, как и утром. — Дмитрий Павлович,— Григорьев выговаривал слова с расстанов кой, подчеркнуто сухо и жестко,— жители требуют выселения Кудели- ной, Раскатова и Лазаревой. Оформляю документы и ставлю вас в известность. Ссутулясь, Карпов сидел за столом и ничего не отвечал. — Мил человек,— Домна Игнатьевна живо обернулась к Григорье ву.— Ты вот в помощники Ерофеева взял, хоть бы спросил, что про него люди думают... — Это к делу не приложишь. А вы, собственно, какое отношение имеете? — Я-то? Дак они наши, оконешниковские, как я отношения иметь не буду? — Это тоже к делу не приложишь. Д о свидания. Шаги Григорьева четко и размеренно простукали по коридору. — И никто ведь боле не пришел, Митрий Палыч. Выходит, подписа ли и ладно. Что же оно деется, батюшка родимый?! Карпов молчал и запоздало думал о том, что в активистах сельсове та, по уму и по совести, должна бы быть Домна Игнатьевна, а не Еро феев. Так почему же ее нет? Потому что она не умеет, как Еро феев, показаться, да ей и незачем показываться, она везде одна и та же. Но с каких-то пор это стало недостатком? Не дождавшись ответа, Домна Игнатьевна вытерла слезы концом платка и подалась домой. В тот день случилось в Оконешникове еще одно событие, о котором, правда, кроме Домны Игнатьевны никто не узнал: в печке у нее подгорел хлеб. Заперев кабинет на ключ, Карпов мерял длинными ногами расстоя ние от угла до угла. За последние дни он так много всякого передумал, что у него с утра начинала болеть голова. Сейчас не торопился, не нерв ничал — перегорел, сейчас он просто хотел побыть один, помолчать, успокоиться и что-то окончательно, бесповоротно решить для самого себя. Он знал, что ему необходимо что-то решить. Из окна кабинета Карпов долго вглядывался в угол «Снежинки», словно хотел заметить там нечто новое, но угол был прежний, выкра шенный синей краской, и вывеска старая, какую делали еще до откры тия. Вглядываясь, Карпов начал думать и вспоминать. Вспоминать, как вскоре после открытия «Снежинки» директор леспромхоза привез ко миссию из области. Комиссия была важной, и к встрече готовились основательно. Фаина расстаралась, и стол, когда за него сели, поразил даже видавших виды городских мужиков. В деревянных чашках лежали моченая брусника и ядреная, словно только что сорванная с ветки, обле пиха, дымилась уха из стерлядок и огромный судак растянулся на у з ком блюде, как живой. А потом еще подавали домашние пельмени, со леные помидоры и огурцы, из запотелых бутылок, густо наставленных на столе, быстро убывала водка. Карпов вместе со всеми, как выразил
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2