Сибирские огни, 1988, № 1
Народ в это время шел в клуб, и каждый метил пообидней проехать ся по горе-работничкам. Сильна срама для Ивана Иваныча нельзя было придумать. И вот к этому Кузьме Дугину они сейчас шли. Хозяин сидел на крыльце, сложив на коленях руки, невесело о чем-то размышлял, глядя на реку и на пустую, промоченную дождями и проду тую ветром забоку. Увидев гостей, он удивленно поднял брови и подви нулся на ступеньке, как бы освобождая место. Иван Иваныч незаметно толкнул Григорьева в бок и слегка покачал головой, давая понять, что сам он с Кузьмой разговаривать не желает. Григорьев понял, глянул на свои блестящие сапоги, потом на хозяина, строго и официально спросил; — Вам известно о поведении соседей? — Каких? Да вы присаживайтесь, в ногах правды нету. — Ну, допустим, Лазаревой и Раскатова,— сказал Григорьев, про должая стоять на месте. — Ну, допустим. Решается такое дело. Д а здесь вот все сказано.— Он протянул тетрадку. Кузьма взял тетрадку, долго ее читал, держа на вытянутых руках. Прочитал, закрыл и протянул Григорьеву. — Нет. — Что — нет? — Подписывать не буду. Это почему же не будешь? — вмешался, не выдержав, Иван Иваныч.— По-твоему, значит, пусть дальше гулеванят? Странное лицо было у Кузьмы, необычно задумчивое, невеселое и в глазах не поблескивали обычные огоньки. Сидел он на верхней ступень ке крыльца, пристроив широкие ладони на коленях, хмурый, серьезный и глядел куда-то мимо Иван Иваныча, мимо Григорьева. — Старую любовь вспомнил, жалко стало? Она тебя не жалела, в город-то поехала! Кузьма усмехнулся. Ничего не ответил и продолжал смотреть мимо. — Значит, пусть дальше пропадают, так? — снова спросил Иван Иваныч. Кузьма поднял на него глаза и тихо ответил: — Врешь ведь ты все. Они ж тебе сто лет не нужны, свою выгоду тянешь. Где ты, там и вранье, поэтому и подписывать не стану. Выселить никогда не поздно, про другое надо думать — как бы другие по этой стежке не покатились... Эх! — он махнул рукой и поднялся со ступеньки. Григорьев и Иван Иваныч медленно пошли со двора. Дальше дело у них покатилось, как по маслу. В тетрадке расписыва лись. Кто с охотой, кто с опаской, кто равнодушно — подписал и забыл. Не спорили, не упрямились, расспросами не досаждали — сами про все знали. Последним в переулке оказался дом Домны Игнатьевны. Он был старый, рубленный еще до войны, чуть хромнувший на один бок, но по ка крепкий, весело глядевший окнами на белый свет. Из трубы прямым столбом уходил в небо сизый дымок, но стоило воздуху качнуться, как столб кривился, а потом ломался и таял. Домна Игнатьевна собиралась в этот день к сыну в райцентр. И, как обычно, с вечера поставила квашню, чтобы приехать к внукам не с пустыми руками. Гостей она встретила неприветливо. И вот почему. Стряпня для Домны Игнатьевны была таким делом, которое не терпит ни суеты, ни зряшных разговоров — в нем все должно быть чинно, размеренно, с соблюдением множества правил, нарушение хоть одного из которых грозило испортить не только то, что будет посажено в печку, но и наст роение самой Домны Игнатьевны. Стряпать хлеб в Оконешникове давно лишь по большим праздникам. Домна V %0 разучились, и квашню ставили гнатьевна удивлялась — как
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2