Сибирские огни, 1988, № 1

ли по реке, освещали воду, желтоватую во время разлива, скрывались за изгибом, но отблески пламени, неяркие, расплывчатые, долго еще качались на верхушках ветел и на реке. Они смотрели вслед плотику, когда в один из вечеров Кузьма шеп­ нул Фаине: — Если к берегу не прибьет, нынче поженимся. Фаина ахнула, не ожидая этих слов, а сама напряглась, вглядываясь в алое, шевелящееся пятно посреди темной воды — прибьет или не при­ бьет? Плотик попал в воронку, завертелся, во все стороны посыпались искры, пламя взлетело вверх, раз, другой, казалось, что плотик вот-вот перевернется, но он устоял, вырвался из воронки на стремнину, разго­ рался ярче и ярче и плыл по самой середине реки. — Нынче! Нынче! — Кузьма сгреб Фаину в охапку и на руках с ней вымахнул на крутояр. Ничего они друг другу про любовь не говорили и даже не целовались ни разу, а все, оказывается, было сказано. старой Лукерьи, матери Фаины, был большой, круглый дом и при­ стройка к нему. В пристройку на лето пускали отдыхающих. В тот год приехали из города муж с женой. Приехали на своей машине, а это в ту пору было в деревне диковинкой. Фаина подошла и потрогала ма­ ленького, блестящего оленя на капоте. Странно ей было, что люди име­ ют свою машину, да такую, какой нет и у директора леспромхоза. Да что там директор, если начальник из района и тот приезжал на грязном, ободранном газике. Она терпеливо ждала, пока приезжие распакуют чемоданы и выйдут. А когда вышли, Фаина прижмурила глаза — так ослепительно недо­ ступна была их одежда. Особенно у женщины. Ее платье из легкой, чуть шуршащей материи распространяло вокруг тонкий запах, нет, даж е не запах, а легонький ветерок, пахнущий чем-то неизвестным, нездешним. А ведь был обычный, будний день, а как же тогда женщина одевает­ ся в праздник?! Отступая, чтобы не оказаться рядом, Фаина, даже не глядя на себя, увидела себя всю с ног до головы, будто была она на месте квартирантов: старое платьишко, линялое и не раз починенное, грязные галоши на босу ногу и серенький платок, вырезанный из изно­ шенной юбки, которая пошла на вехоть, потому что ремки больше нику­ да не годились. И хотя она собиралась на огород, поливать огурцы в этой одежде, и хотя были у нее платья и платки лучше, все равно ничто не сравнилось бы с нарядом приезжей. Фаина отступила за угол, и они прошли мимо, кивнув ей. С того дня на квартирантов она смотрела в оба глаза, забыв обо всем, старалась лучше узнать этих людей, глянуть на них не издали, а вблизи. И все время удивлялась. Машине, нарядам, тому, как живут они, весело и беззаботно. По-иному взглянула и на Кузьму, и тоже неожиданно увидела его другими глазами: бедно одетого, невзрачного, деревенского, который никак, ну никак, не походил на приезжего. И не будет походить, догады­ валась Фаина, никогда. А она сама? Все сильнее ей хотелось быть та­ кой же, как квартирантка. И однажды, набравшись смелости, она за ­ шла к отдыхающим в пристройку. Поздоровалась, ее усадили, и Фаина, неожиданно для самой себя — не думала, что решится — спросила: — Вы не поможете мне в городе устроиться? Мужчина удивился и стал расспрашивать, какая у нее профессия, но женщина перебила: — Что ты как на допросе! Смотри, такой прелестный цветочек в глухомани. Эту красавицу только чуть приодеть, ну, ты же можешь. Позвони. Фаина сидела, едва дыша. Судьба ее решалась так, как она хотела.