Сибирские огни, 1988, № 1

нике, на лавке, на комоде, стояли баночки и горшочки с цветами. Если осыпался один, то распускался Другой, и так круглый год они радовали гостей и хозяев своим разноцветьем. Теперь почти все цветы куда-то исчезли, те, что остались, засохли, не стало половичков, и видно было, что на широких, грязных половицах в некоторых местах вышоркалась краска. Все это сразу бросилось Карпову в глаза, и он снова вспомнил, что лет пять, наверное, не заходил сюда. Постучал в косяк, подождал и громко поздоровался. Ему никто не ответил. Только большой рыжий кот под столом лениво открыл правый глаз и шевельнул усами. Карпов, ос­ тавляя за собой темные, мокрые следы, прошел в комнату, включил свет. Здесь тоже никого не было и тоже во всем виделся беспорядок. Дверцы шифоньера настежь распахнуты, одежда кучей вывалена на пол, ска­ терть со стола сползла, а на голых половицах та же многодневная грязь. — Вот те на, гости пришли, а хозяева сбежали. Он вернулся на кухню и сел возле порога на табуретку. Кот внима­ тельно таращил на него один глаз, словно прицеливался. Потом ему на­ доело, он зевнул, выгнув язык, и глаза закрыл. Ветер на улице загудел, рванул ставень, с размаху ударил его об стену и отбросил назад, стекла в окне задребезжали. Карпов вздрогнул от стука и посмотрел на кота. Тот спал. В это время скрипнули двери и на пороге остановилась Галина, при­ крыла глаза рукой от яркого света, прислонилась к косяку, тяжело вздохнула и, отняв руку от глаз, увидела Карпова. Отнеожиданности вздрогнула. — Ты смотри-ка, гости нежданные. Она скинула фуфайку и принялась убирать со стола посуду. На Кар­ пова даже не смотрела. Того это обидело. — Ты бы хоть поздоровалась для приличия. — Нету у меня его, приличия-то. — Ладно, в пузырь не лезь, я ж поговорить пришел, по-человечески. — Ну, говори. — Вот объясни мне — когда за ум возьмешься? Спилась ведь уже. Была баба как баба, а теперь, глянь на себя в зеркало... Едва он только начал говорить, как сразу же поймал себя на том, что говорит давно привычное, надоевшее самому, говорит слова, которые ни­ кого не способны и не могут задеть, потому что произносит он их меха­ нически, по въевшейся в кровь привычке, по должности, по обязанности. И поймав себя на этом, он замолчал. А Галина смотрела на него и едва заметно усмехалась. Вдруг вскочила со стула и, дурашливо приплясы­ вая, двинулась к нему, запела: Это что за председатель. Это что за сельсовет. Сколько раз им говорила, У меня миленка нет! — Сядь! Не Кривляйся! — властно прикрикнул Карпов. Галина осеклась, послушно села на стул и разрыдалась. Нет, ничего не получалось у Карпова. Беспомощным он себя чувство­ вал, словно был связан по рукам и ногам. Не знал — как надо говорить с такими людьми, какими словами пробиваться к их совести и к их ду ­ ше. Да есть ли, осталась ли у них хоть капля совести, осталась ли у них душа?! Может, зря он мается и пытается что-то понять, может, и прав Григорьев, убежденный, что нужна в этом случае лишь железная метла. Медленно поднималось раздражение. А и черт с ними, со всеми пьяница­ ми! В конце концов он их не спаивал, чтобы мучиться сейчас неизвестно за что. Одних — в ЛГП, других — из деревни, и дышать легче. Карпов махнул рукой — все равно никакого человеческого разговора не полу­ чится!— и собрался уходить. Но у порога задержался. — Вот что, Галина, собирай манатки и уезжай куда-нибудь. Сама не уедешь — выселим!