Сибирские огни, 1988, № 1

Очень высоко ценили талант Клюева Максим Горький и Анна Ахматова, Андрей Бе­ лый и Валерий Брюсов, с чьим предисловием в 1912 году вышла первая книга стихотво­ рений Клюева «Сосен перезвон», сразу поставившая его в ряд лучших поэтов России. В 1915 году Клюев познакомился с Сергеем Есениным, их дружба продолжалась до последнего дня жизни Есенина. Октябрьскую революцию Николай Клюев встретил восторженно. Ей он посвятил книги стихотворений «Медный кит» (1918 г.), «Песнослов» (1919 г.), «Львиный хлеб» (1922 г.). Весной 1918 г. Николай Клюев вступает в партию большевиков. Цикл «Ле­ нин из «Песнослова» он посылает с дарственной надписью В. И. Ленину. Книга эта сохранилась в личной библиотеке вождя революции. В 1928 году выходит последний прижизненный сборник стихов поэта «Изба и поле». За последующие десять лет в результате исторического столкновения двух сил — троц­ кизма и крестьянства — поэт был начисто вытеснен из литературной жизни критиками и идеологами троцкистского, рапповского и вульгарно-социологического толка. За это де­ сятилетие он опубликовал всего лишь четыре (!) стихотворения в 1932 году. Он, как никакой другой русский поэт, начиная с 1925—1926 года, подвергался трав­ ле, клевете, политическим обвинениям, приготовившим почву к его будущей гибели. Особенно эта травля разгорелась в период коллективизации за много лет до расцвета культа личности и до 1937 года. «Клюев — один из виднейших представителей кулацкого стиля в русской литературе» («Лит. энциклопедия», 1930 г.). «В стихах типа Клычкова и Клюева мы видим воспевание косности и рутины, словом апологию «идиотизма» деревенской жизни». (И з речи А. Безыменского на I съезде СП СССР). Подобные характеристики в начале тридцатых годов были общим местом литера­ турной критики, когда она заводила речь о Клюеве. Поэт бедствовал, читал стихи за небольшие гонорары на квартирах, продавал ста­ рые книги из своей библиотеки, бывало, что даже просил подаяние на папертях еще не закрытых тогда церквей. А обвинения нарастали как снежный ком с каждым годом. И наконец в начале 1934 года за чтение на квартирах поэмы «Погорельщина» (наконец- то через полвека с лишним она опубликована в «Новом мире» — в июльском номере прошлого года!) поэт был арестован и без суда по приговору «тройки» сослан в холод­ ные нарымские края. О смягчении его участи хлопотали Горький, артистка Надежда Обухова, дирижер Голованов. Клюева перевели в Томск, гдо по одним сведениям он умер в тюрьме, по другим, более легендарным, на станции Тайга, когда возвращался из ссылки. Словом, его можно считать без вести пропавшим. Могила его неизвестна. Чемо­ данчик с рукописями, который был с ним в ссылке, пропал бесследно. Вместе с ним пропали стихи последнего времени, «Песнь о великой Матери», поэма «Каин», многие письма, которые приходили к нему в ссылку. Литературное наследие его разбросано, не изучено, не собрано. Рукописи — на тетрадных листочках, написан­ ные карандашом, истлевают, ветшают. До сих пор каким-то косвенным образом над его наследием нависают прошлые оценки, странным образом еще живущие в идеоло­ гическом сознании многих критиков нашего времени. Потому, видимо, в большей части современная критика и литературоведение еще как-то чураются клюевского наследия, относятся к нему, во всяком случае, холодно и отчужденно. Первая — очень неполная — книга поэта издана лишь через 50 лет после его смерти, в 1977 году, через двадцать с лишним лет после XX съезда партии. Проза — почти не издана. Воспоминания о нем — большей частью не опубликованы. Словом, его литературное наследство пока находится в плачевнейшем состоянии по сравнению с наследием других репрессированных деятелей русской культуры. А он ведь был самым стойким, самым негнущимся, по-раскольничьи готовым принести себя в жертву, но не поступиться истиной. У многих выдающихся поэтов русских рука, говоря словами Некрасова, «исторгала неверный звук». Пытаясь смягчить судьбу сво­ их близких или застраховаться от преследований, стихи обращенные к Сталину, писали в 30-е годы даже такие люди, как Ахматова, Пастернак, Мандельштам.