Сибирские огни, 1988, № 1
Он выехал в Казань, и в местной газете «Волжский вестник» появилась его статья «К вопросу о Казань-Малмыжской железной дороге», пропагандирующая ее цели как промысловой сельскохозяйственной дороги, как помощь заработкам на строительстве голодающим крестьянам. Не мешкая, Михайловский собрал партию и повел ее на Малыж, в 120-ти верстах на северо-восток от Казани. После уральских скал и сибирских речных разливов здесь был спокойный рельеф, и трасса пролагалась без особого труда. Страшных картин зимы больше не было. Писательский глаз лишь отметил затаен ную драму в летних красках природы: «Паровые поля за отсутствием скотины, как ков ром, покрылись желтыми, белыми, синими цветами». Красота полей из-за того, что от бескормицы подох скот! Он потом вспоминал «чувашскую деревню», оправившуюся от голода и тифа. Вероят но, это была деревня марийская, ибо Малмыж когда-то был центром марийского ханства. Впрочем, и марийские, и чувашские, и татарские деревни — все входили, без националь ной автономии, в Казанскую губернию. На своем маршруте он попал в одной из деревень на праздник. Девушки были в бе лых длинных рубахах, обшитых красным кумачом, с красными поясами, в металличе ских шапочках вроде тех, что носили древние воины времен Владимира, с острой ши шечкой на макушке. «К одной, у которой глаза горели таким сильным огнем, а щеки от контраста с се рым металлом ее каски были еще румянее и вся она была ярким сочетанием мира и войны, покоя и возбуждения, огня, и холода, подошел стройный парень с черными боль шими глазами, тоже в белой, но короткой рубахе, тоже обшитой кумачом. То небо, те поля неба, и этот круг девушек, и их песня, и я слились вместе в одно, далекое, забытое, что было когда-то и моим... Я пришел в себя и в ответ на их поклон снял свою шляпу и, от всей души проникну тый и сам приветом, уважением и признательностью, поклонился им». Но и нынешнее лето оказалось неурожайным, а на смену тифу пришла в Поволжье холера. С трассы он писал жене успокоительно: «Я принял меры: ношу фланель, пью красное вино и ем простые блюда. Зелень в рот не беру. Берегитесь и вы, мои дорогие»... Когда в ноябре он еще раз приехал на линию, то узнал, что та праздничная деревня вся вымерла от холеры, и он представил себе, как прекрасная девушка и молодой муж ее «катались в предсмертных конвульсиях». Он писал в ту пору: «...многое из того, что пришисывалось только народному неве жеству во время холерных беспорядков, надо списать с народного счета и записать за счет кого угодно, только не народа». Закончив изыскания, издав в Казани две брошюры: «Общие принципиальные усло вия, вызывающие необходимость Казанско-Малмыжской железной дороги» и «Техниче ское описание линии Казань—Малмыж», он вернулся в Петербург и приступил к проек ту. Работал он над ним по 18 часов в сутки, для него было принципиально важно, как писал он жене, «с блеском представить проект». Очень дорога была ему эта узкоколей ка, это начало приобщения деревенской глуши к цивилизации. С долгами, обретенными из-за журнала, расплатиться пока не удавалось, и он уте шал жену: «Деньги не растрачены, а затрачены — это разница: и семена бросают в зем лю и сторицею собирают. А раньше урожая тоже не соберешь». Тем временем Николай Константинович Михайловский крепко взял в свои руки идей ное руководство «Русским богатством», как в том же письме сообщал Гарин-Михайлов ский: «Громовержец Юпитер окончательно засел и утвердился». Наиболее близкими, по-дружески, оставались А. И. Иванчин-Писарев и К. М. Станю кович. Но Александр Иванович перед «Юпитером» стушевался, «маленький такой стал», а Константин Михайлович, морской волк, вообще ушел в сторону, в свою «берлогу контрабандиста», он все-таки больше был художник, а не теоретик. При полном неприятии каких-либо канонов, давления каких-то догм, Гарин-Михай ловский быстро выявил свое несогласие с Николаем Константиновичем. Так что, кроме Михайловского 1-го, назревал у Михайловского 2-го конфликт еще и с Михайловским- «Юпитером». «Буду без конца рад,— писал он жене в ноябре 1892 года, когда работал над проек том узкоколейки,— если ошибусь, но думается мне, что приступаем мы со всем усерди ем и жаром к заготовке во веки веков неразрушающихся мумий. Утешение здесь одно: хорошая мумия лучше все-таки разложившегося трупа в лице кн. Мещерского, открыто ^ 8 аав«чще^о.■¾та ьосшешаа 116 «. тпло^схановление.крепрстнвч^^гййЦцэи ничзнмнж та13о
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2