Сибирские огни, 1988, № 1

Сибирская эпопея Н. Г. Михайловского, занявшая полгода изысканий и потом еще полтора года борьбы, была, если судить по краткости времени, лишь эпизодом в его насыщенной жизни. Но объективно, это был высший взлет, вершина его инженерной деятельности — по дальновидности расчетов, по неопровержимости принципиальной позиции, по упорству борьбы за оптимальный вариант и — по историческим резуль­ татам. Вряд ли Михайловский, так счастливо поставив точку на своей истрепанной марш­ рутной карте, предвидел, что эта точка въяве реализуется в один из самых уникаль­ ных городов XX века — в город Новосибирск! Но по самому высокому праву он считается основателем Новосибирска. Совсем не просто определяется такая оптимальная точка, вовсе не мимоходом являются наиболее провидческие решения. Весь талант, весь накопленный опыт сошлись в этой точке и дали наиболее эффективный результат. И Новосибирск — внезапностью своего появления, стремительностью развития, не­ престанным движением мысли, влияющей на всю Сибирь,— разве не похож на динамич­ ный облик своего основателя, который с ускорением времени послал свой город, как ракету, в XX век! Впрочем, о Новосибирске, как явлении историческом, разговор должен быть особый, за пределами данного повествования. Город порожден самой стремительной силой XIX века — железной дорогой, он вобрал в себя самые высокие темпы того времени, помноженные на ускорение, которое внесла социалистическая революция. Для нас же тут важно пока одно: инженер Михайловский определил такую точку на карте южной Сибири, где неминуемо должен был возрасти мощный центр цивилизации. Что такое Сибирь? Это сочетание двух великих стихий — степи и тайги. От Омска до Новосибирска на 800 километров пролегает ровная, плоская степь, хоть втыкай лемех плуга на правом берегу Иртыша и веди борозду до левобережья Оби. А на правом обском берегу начинается тайга, распростертая по горам и долам до самого Тихого океана. Есть в Сибири степные города — Омск, Барабинск, есть таежные горо­ д а — Томск, Красноярск. И только единственно Новосибирск стоит на границе двух стихий, стянул к себе воедино тайгу и степь. Николай Георгиевич еще повстречается с порожденным им городом — в 1898, в 1904, 1905, 1906 годах и каждый раз будет гордиться им. Михайловский возвращался из Сибири глубокой осенью, ехал по последнему колес­ ному пути. Приходилось впрягать в экипаж по двенадцать лошадей, они месили лип­ кую грязь, не одолевая и тридцати верст в сутки. А лето 1891 года было неурожайным, и предстояла голодная зима. Деревня за деревней, которые он проезжал, стояли наполовину с заколоченными избами, люди разбегались от голодной смерти. В Барабинской степи он проехал через Каинск, про­ клятое место с низким небом, низкими доревьями, где в напряженной тишине словно чуялось какое-то преступление. Отсюда люди и разбегаться не могли; большинство населения были ссыльные, без права передвижения. Местные крестьяне и конвойные солдаты ненавидели ссыльных; тех везли сюда на телегах, а крестьяне, дающие в по­ винность лошадей, и солдаты, нагруженные ружьями и ранцами, месили рядом грязь пешком. Всё было мрачно: и в округе, и на душе. Впереди предстояла изнурительная и не­ известная по результатам борьба с Михайловским 1-м. Кажется, уже на пределе проявился невероятный динамизм жизни Н. Г. Гарина- Михайловского. И тем не менее четыре последующих года, 1892—1896, поражают многообразием дел, которые он взвалил на себя и, главное, с которыми со всеми справился. В Самаре он оформил разработки и чертежи по Сибирской линии и отправил их в Петербург, во Временное управление казенных дорог. В Гундуровке он застал голод. Если в Сибири он видел его предвестье, то теперь, в начале зимы, голод уже царил, и особенно сильно в Поволжье. Его ужаснули измож­ денные, тускло прозрачные лица, оголодавшие люди, «перешедшие на стадию зверей». В очерке «В сутолоке провинциальных будней» он вспоминал, как поехал по дерев­ ням вместе с чиновником особых поручений. По датам эти дни совпадают с пребыванием