Сибирские огни, 1988, № 1

земли узко тянулись только вдоль Иртыша, их обрабатывали для казаков киргизы. Дальше шли голые степи, отданные киргизам в пользование. Отсюда Михайловский поплыл вниз по Иртышу на маленьком грязном пароходе. Май в Сибири походил на осень, с темными ночами, с холодной, серой рекой Плывший вместе с ним какой-то контролер с ревизией в Тобольск не желал даж е выходить на палубу. - Сибирь ведь это,— звали его,— сейчас будем проезжать место, где утонул Ермак. — К акая Сибирь,— мрачно отвечал контролер,— и кого покорял здесь Ермак, когда и теперь здесь ни одной живой души нет. Возле Тобольска Иртыш течет по болотистым долинам великой сибирской низмен­ ности. Можно представить себе, какое впечатление произвел на инженера Михайлов­ ского этот, с позволения сказать, рельеф. Путейцы в XIX веке умели уже многое, справлялись с горными проходами, но прокладка путей по бескрайним болотам, отсып­ ка многоверстных дамб — это было не по силам, не по средствам, да и не по необхо­ димости. А. П. Чехов год назад переправлялся через Иртыш гораздо южнее Тобольска и то в очерке «По Сибири» заметил: «Иртыш широк. Если Ермак переплывал его во вре.мя разлива, то он утонул бы и без кольчуги». Проплыв до слияния Иртыша с Обью, Михайловский поднялся до Колывани гДе межениновский проект предусматривал мост через Обь с последующим направлением линии на Томск. Он прибыл в Колывань 19 мая 1891 года, как раз в тот день, когда во ладивостоке на торжественной церемонии закладывали Великий сибирский путь. Он набрал партию из местных крестьян и направился на север, в сторону Томска. В сибирском крестьянстве он увидел отличие от «дуры Рассей», по выражению си­ биряков. Сибирский крестьянин в массе был обеспеченней «рассейского» - земля неде- левая, лес даровой. На кабинетских землях, то есть лично принадлежащих царю как помещику, ни арендной платы, ни налогов не, существовало, а платили как при кре­ постном праве, царю годовой оброк по 8 рублей с души и за это могли пользоваться всем. Барина сибиряки не знали никогда, лишь видали издалека заезжего, или ссыль­ ного — когда он уже не барин. Тут один помещик был на всю Сибирь — сам царь. Николай Георгиевич, с его обостренным социальным чутьем и гундуровским опытом увидел за внешним благополучием неравенство. На этой неделеной земле хозяйничали оборотистые мужики, которых 8 рублей с души не очень тяготили. Но такой же оброк брался и с тех. кто не мог обрабатывать много земли да еще обременен был в семье неработоспособными стариками и детьми, за каждого из которых тоже бралось 8 рублей. В деревнях, на ночевках, Михайловский в разговорах осуждал эту несправедли­ вость, доказывая, что если бы земля была делёная, то неимущий свою часть продал бы и был с деньгами, а сейчас он платит за тех. кто захватил земли побольше, а семью имеет поменьше. Но слышал в ответ жесткое, кулацкое, равнодушное к своему собрату ПО сословию: “ А кто ему не велит сеять? в письме жене из Колывани, которое начинается, как всегда, словами любви' «Сча­ стье мое дорогое, Надюрка!» — он делает такое обобщение: «И все так построено, что от неимущего и последний талант отнимается, а имущему прибавляется». Крестьяне были раздражены вестью, что вскоре по их землям проедет наследник порушит что-то в их жизни: уже зашевелилась полиция, вылавливают бродяжек, изго­ няют их подальше в тайгу. Николай Георгиевич размышлял вместе с ними почему это ослабела вера крестьян в царя, хотя, конечно, говорил и о том, что царь вотделает доброе дело - решил проложить железную дорогу. Мужики одобряли дорогу, увлечен­ но спорили, где ее лучше провести. Михайловский ввел на трассе, говоря нашим языком, принцип материальной заин­ тересованности. За урок он принял 5 верст, а за'каж д ую дополнительно пройденную платил по пять копеек. Мужики осмысливали это непривычное условие медленно но основательно: — Это как же, ежели я, к примеру, дёсять верст? — Ну, за пять получишь свой полтинник, а за другие пять еще четвертак. — А если мы, к примеру, три версты сделаем? — Ну, уж это мое несчастье. В результате партия шла 12—15 верст в сутки, иногда работая по 18 часов, так что рассчетных казенных денег не хватало и приходилось добавлять собственные. А вечера- 124