Сибирские огни, 1988, № 1

нажимал, командовал, помогал семенами и деньгами, чтобы гундуровцы и на своих наделах блюли собственную выгоду. Эта нестереотипная для помещика деятельность скоро стала рождать легенды и анекдоты. Много позже М. Горький вспоминал, как он однажды спросил у Николая Георгие­ вича, правда ли, что тот засевал маком сорок десятин. Михайловский возмутился: — Почему же непременно — сорок? — И сердито стал перечислять: — Сорок гре­ хов долой, сорок сороков, сорокоуст. Черт знает, откуда эта сорочья болтовня? — Но тут же сказал с восхищением: — Но если бы вы, батенька, видели этот мак, когда он зацвел! Ходил и такой анекдот, имеющий в основе факт. Михайловский пытался улучшить племя крестьянской живности от лошадей до кур. Он предоставлял гундуровцам право бесплатно пользоваться его производителями и платил 50 рублей за каждого жеребенка от племенного родителя. Однажды пришел к нему мужик и сообщил, что у него кобыла принесла жеребеночка от племенного Орлика, и звездочка такая же на лбу, только уши чего-то длинны. И хотя выяснилось, что в крестьянский табун забре­ ли два осла и «попортили» маток, Михайловский все же деньги отдал и вырастил несколько мулов. Надежда Валериевна тоже включилась в преобразование деревни. Она создала школу для крестьянских детей,' не только гундуровских, но и из соседней деревни. Садки, находившейся в трех верстах. Ежеутренне посылали в Садки лошадь и приво­ зили десяток учеников, а после уроков отвозили обратно. Двадцатипятилетней учитель­ нице, не имеющей педагогического опыта, придавало смелости сознание, что в этой глуши абсолютно некому, кроме нее, учить крестьянских детишек. Недаром Николай Георгиевич через несколько лет напишет на первой своей изданной книге: «Тебе, бо­ левшей душой за мрак и нищету народа, тебе, моему другу, товарищу, жене моей, Надежде Валериевне Михайловской, посвящаю я свою невеселую книгу». Расходы на эту бесплатную для крестьян школу, на помещение и мебель, на книги и наглядные пособия, не озабочивали, а радовали Михайловских. В рассказе «Коротенькая жизнь» такой будет выведен принцип: «Я сам себя обложил налогом в пользу образования. И, по-моему, каждый, получивший это образование, может и должен — и только такой должен — нести этот налог... Хочешь сам образоваться — не грех и возвратить государству затрату, тем более что и живут-то люди с своего образования. И, получивши его, надо думать и о тех, кто не получил его... Это самый божеский, самый справедливый налог». Весной 1885 года состоялись первые выпускные экзамены по программе двухлет­ них земских школ. Экзаменовал заведующий школьным отделом уездной земской управы. Он вручил ученикам такие же свидетельства, как и при окончании офици­ альных школ. Н адежда Валериевна получила благодарность от земства. Налаженным бытом жили Михайловские в своей Гуидуровке, в любви, тепле и по­ лезных делах. В письме к матери Николай Георгиевич писал: «В детстве мечтал я, что, когда буду большой, куплю себе полный ящик лакомств. Исполнил: один из ящиков письменного стола наполнен калеными орехами и карамелями. Дгося и Кока радуются, глядя на это богатство, а я глядя на них радуюсь. У нас буран, вьюга, сидишь себе в кабинете да подсчитываешь. Надюрка тут же книгу читает, детки в столовой играют. Чего больше? Уютно, спокойно, тихо. А в городе сплетни, голод, зависть, безденежье». «Сидишь да подсчитываешь»,— сообщал сын матери. По свидетельству Надежды Валериевны, «подсчитывать» было любимым занятием мужа. Лишенный изыскатель­ ских и строительных расчетов, он с увлечением подбивал доходы и расходы по всем статьям земледелия и животноводства, планировал усовершенствования и их стои­ мость, прикидывал суммы и по крестьянским хозяйствам, выводил предполагаемую прибыль, которая в проектах всегда оказывалась огромной. Но жена стала замечать, что между экономическими выкладками супруг все чаще что-то пишет украдкою от нее. Уличенный, он смущенно признался, что порой его неудержимо тянет писать и ничего он с собой поделать не может, что сейчас он набрасывает эпизоды из своего детства, которые так ярко встали в памяти. Жена уговорила показать наброски и сказала, что это очень неплохо, нисколько не хуже, чем печатается в журналах. Это были первые в жизни слова одобрения, которые он услышал о своих литературных попытках уже на тридцать втором году жизни.