Сибирские огни, 1988, № 1

Строптив! Но сейчас не во гневе. Взгляд угрюмьай его задержался на джинсовой деве. Вспомнил Катю... Блины... Поцелуи... Катание с горки. Но не это в уме! Алчет ум философской подпорки. Что творится кругом: корабли, «Жигули», светофоры! Город как бы парит, облакам раздвигая просторы. И блестят купола, и сверкают высокие шпили. И перед ликом Петра иностранцы, поежась, застыли. Хитро щурят глаза, удивленно глядят на Исаакий. На колонны глядят, где блокады кровавые знаки отовсюду видны на израненном рваном граните... А во взоре Петра мысль сверкает: «Не токмо глядите, но и д у м а й т е , глядя на эти щербины. И узреете суть аж до самой ее сердцевины — суть блокады, ее непокорного духа. И послушайте речь, что касается вашего слуха. В этой речи живой, как мечи боевые — глаголы! Верно их породили бунтарские русские села. Но я горд, что страной этой яростной правил. Был натурою крут, но пред Родиной, кет, не лукавил! Вон какая она! На коне и за год не обскачешь! А как глянешь в простор — поневоле, как отрок, заплачешь от земной красоты, от небесной распахнутой сини. Соскочить бы с коня да пешочком пройтись по России. Подойти б к мужику да шепнуть ему, дурню, на ухо: что ты водку-то пьешь, обжигая и глотку и брюхо! Сколько крепких таких да сметливых, как ты, погорело! Поспились, дурачье, и похерили Слово и Дело! Да очнитесь, прозрейте, пред вами простор и ремесла. Хоть негоже царю, а ведь сам я садился за весла. Каюсь! Сам я бывал и куражист и бражен. Во хмелю, как в бою, был размашист и страшен! Но — кончалась потеха, хватали за горло заботы. Ах, как помнится, рвался я к укреплению русского флота! К парусам и шпангоутам, траверзам, реям, флагштоку, чтоб готов был фрегат, как положено, к жесткому сроку! Потому-то и смерд дисциплиной был скован железной, чтоб не рухнула Русь, хоть, слабея, кренилась над бездной. Да, я тверд был, жесток, кинул сына Алешу на дыбу! А меня вознесли вот на эту гранитную глыбу! На коне вознесли! Под копыта швырнули змеюку. Я креплюсь, но держу на отлете тяжелую руку. А легко ли держать, когда дуют ветра и метели, когда ночью скачу, а вы дрыхнете в теплой постели!! Ах, сорвите с меня эту бронзу! Она как вериги! Я хотел бы прочесть о России новейшие книги. Что там пишут о ней! Что ей, славной, пророчат! Что о ней иноземцы, злорадно оскалясь, бормочут! День и ночь я скачу... Надоело! Ну как мне не злиться! Лучше смердом прослыть, чем на мертвом коне возноситься! Соскочить бы с коня да пройти бы во храм, на пригорке... Ноет сердце, болит, алчет ум философской подпорки! Где она, как найти связи Слова и Дела! Эк, знобит! Даже бронза на мне загудела! Это нервы, должно быть, дрянные, поганые нервы! Или это знобит меня наступающий век. Двадцать первый!!»