Сибирские огни, 1987, № 12
решили переночевать здесь. Расставили посты, дорогу со стороны Абы — единственный удобный подход к заимке — блокировал конный разъезд... Третьяк не сомкнул глаз в эту ночь. Тревожно было. Густой туман висел над горами, звезд не было видно. И знобило его опять, пальто совсем не грело, да и болезнь, как видно, не отпустила еще оконча тельно. Третьяк держался изо всех сил, преодолевая слабость и не домогание. Утешал себя: «Ничего, окрепну в дороге». Наутро,, чуть свет, выступили — и с ходу, переполошив сонное се ло, заняли Абу. Позже абинцы рассказывали о зверствах, побывавших тут раньше Сатунина и Кайгородова со своим «туземным дивизионом»... Поведали и о том, что человек пятьдесят абинских мужиков и парней скрывают ся неподалеку, в малодоступных горных распадках. И Третьяк заго релся — во что бы то ни стало разыскать этих людей. Командир пер вой роты Афанасий Пимушин, тоже абинский житель, вызвался со провождать комиссара, сказав, что места здешние ему хорошо знако мы. Ехали вдоль Чарыша, по крутому берегу. Песок и мелкий камеш ник сыпался вниз из-под копыт лошадей и глухо, коротко всплескивал где-то под обрывом в едва различимой реке... Пахло сырой древесиной. Холодом тянуло снизу. Когда же свернули и отъехали в сторону от ре ки, углубляясь в лес, воздух потеплел и сделался ощутимее. Вскоре остановились. И Пимушин тихо сказал: — Ждите меня, здесь, товарищ комиссар. — Не заблудишься? — спросил Третьяк, удивляясь тому, как уве ренно и безошибочно ориентируется он в ночном лесу. — Ну, что вы! Тут я и с завязанными глазами куда хоть выйду... Пимушин уехал. А Третьяк, не слезая с коня, остался ждать. Конь похрустывал травой, медленно жевал и время от времени всхрапывал, позвякивая удилами. И опять вспомнил Мавру — второй день не вы ходила она из головы; жаль было ее, как сестру, жаль. Вот ведь и он, Иван Третьяк, если посмотреть на него со стороны, тоже не сладкой судьбы человек: рано познал нужду, тяжкий труд, гнул спину за кусок хлеба, а потом долгие годы скитался на чужбине. Тридцать пять лет стукнуло мужику, а у него — ни жены, ни детей... ни кола и ни двора! Выходит, не задалась жизнь? «Ну, нет, — подумал Третьяк, не согла шаясь и как бы споря с самим собой.—Мое счастье — в борьбе. И пока не добьемся полной победы над врагами революции — нет и не будет для меня другой судьбы». Последние слова он, кажется, произнес вслух. Конь вскинул голо ву и насторожился. Тотчас где-то неподалеку, справа, раздался шорох, послышались тихие, приглушенны^ голоса... И вскоре подъехали два всадника. 1— Парламентера вам привез, товарищ комиссар, — весело сказал Пимушин. — Они тут, между прочим, неплохо устроились. Вот Егор Жуков за командира у них... — Понятно. И долго они собираются отсиживаться в горах? — Обстановка подскажет, — подал голос Жуков. — Но, думаю, все это пустое... — Как это — пустое? ;— А так, — низким и простуженно-хрипловатым голосом говорил Жуков, — у них под ружьем тысячи, у беляков-то, и вооружение — не чета нашему... — И что же теперь? Могилу себе заживо копать? Хоро-ош парла ментер! — насмешливо сказал Третьяк, жалея, что не может в темно те как следует разглядеть лицо Жукова. — Нет, паря ,— вклинил по глянувшееся сибирское словечко и повторил, будто вслушиваясь в не го, — нет, паря, с' таким настроением далеко не уедешь. Остальные, тоже так думают? 92
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2