Сибирские огни, 1987, № 12

— Речь не о них, Григорий Иванович,— сказал Донец.— Положе­ ние такое сейчас, что оставаться в Аносе вам небезопасно«. —• Выходит, нынче мне и в родном доме жить нельзя? — Опасно,— сказал Донец.— Вам, Григорий Иванович, лучше уехать. — Куда? Куда мне ехать? Ночью не спалось. Душно было. Гуркин ворочался, вздыхал. И ду­ мал, думал мучительно и тяжело об одном и том же: что делать, как быть? Одно было ясно: оставаться в Аносе нельзя. И он после долгих и трудных раздумий принял в эту ночь новое для себя решение. Легче от этого, однако, не стало, — Ты почему не спишь? —придвинулась и шепотом спросила жена. — Ворочаешься, вздыхаешь... Болит что-нибудь? — Болит,— признался Гуркин.—Душа болит. — Господи, Григорий! — прижалась к нему.— Да что же происхо­ дит? Страшно мне что-то. Как бы опять беды не вышло. — Успокойся. Никакой беды не случится. Все будет хорошо. — Да что же хорошего? Где же хорошо-то, если все идет напере­ косяк. А этих... доктора и Степана я и к дому близко не подпущу боль­ ше,—пригрозила вдруг.— Смута от них одна — и только. Ох, Григорий, устала я, если бы ты знал, как я устала! — Знаю,— обнял он неловко жену, отвыкше целуя, и жалость к ней, вина перед нею отозвалась в душе острой болью.—Ты меня прости,— сказал он тихо.— Насулил я тебе много всего, да мало хорошего дал... Прости. — Христос с тобой, да разве я обижаюсь,— всхлипнула Марья Ага­ фоновна.— И что это ты, будто прощаешься? — Ничего, ничего,— все так же тихо и глухо говорил он.— Потерпи немножко. Вот наладится жизнь... И тогда опять будем вместе. — Как вместе? — не поняла она и слегка отстранилась,—- А разве сейчас мы...— И вдруг умолкла, догадываясь.—Неужто опять уезжа­ ешь? — Так надо. — Кому надо? — Мне. Тебе. Детям. Всем нам. — Господи, когда же это кончится? — Теперь уже недолго... Потерпи. — Дак я только и знаю, что терплю... И куда ж ты теперь? —спро­ сила, помолчав.— Опять в Улалу? Он вздохнул и ответил не сразу; — Поеду пока в Монголию. — Куда? — удивилась она и даже приподнялась.— Господи, там те­ бя еще не было! Чего ты забыл в Монголии? Где мне понять,— обиде­ лась она.— Всю жизнь не могу тебя понять. Да и сам-то ты много ли себя понимаешь? — Может, и права ты,— не стал он спорить.— Иногда самого себя труднее понять, чем других. Может, и так,— и признался:— Знаешь, я хочу взять с собой Василия и Гену. Марья Агафоновна замерла, полусидя в постели, и он почувствовал, как напряглась она вся и даже перестала дышать. Потом лицо ее, смут­ но белевшее в темноте, дрогнуло и придвинулось еще ближе. — И думать об этом не смей!.. Гуркин попытался убедить жену в разумности и необходимости такого решения, но Марья Агафоновна и слушать не хотела. Тогда он сорвался: — Ну, если так, вот тебе мое последнее слово: сыновья поедут со мной. Здесь я их не оставлю. Мало ли что... Все! Марья Агафоновна всхлипывала и причитала: — Да что же это делается? Погубим детей. Господи, образумь ты его, дай сил и разума^ 63