Сибирские огни, 1987, № 12
магами, и, кажется, не замечал вошедшего. Или делал вид, что не за мечает. Окна были закрыты, .и от застоявшегося, спертого воздуха ком ната еще больше казалась неуютной и душной. Тогда Гуркин прибли зился еще на несколько шагов и спросил негромко: — Можно к вам, Григорий Николаевич? — Коли вошли, чего спрашивать,— буркнул недовольно Потанин, вдруг осекся и, обернувшись, внимательно посмотрел на Гуркина. Ах, это вы, Григорий Иванович? Простите. А я думал... Ну, что там, до чего договорились наши думцы? — Пока ни до чего. Как вы себя чувствуете? — А как еще может чувствовать себя именинник?—усмехнулся. Сочиняк? вот прощальное письмо Думе... — Прощальное? — Да. Всему, батенька мой, есть предел. Как говорит доктор Кор- чуганов: непреложная истина. Надеюсь, вы уже виделись с Николаем Глебовичем? — Виделись,— кивнул Гуркин и тотчас вернулся к прежнему раз говору.— Но почему прощальное письмо?. Потанин сердито подвигал плечами. — Надоело слушать пустые речи. Подумать только! —продолжал он, все больше возбуждаясь и горячась. — Эсеры зачислили меня своим вождем и учителем... Каково? Нет, вы только подумайте и прикиньте — куда приведут Сибирь эти болтуны и демагоги? Куда угодно — только не к автономии. Поистине,— вздохнул и поправил сползавшие на нос очки,—либо дерево хорошее и плод его хорош, либо худое и плод его никудышный, поскольку деревья познаются по плодам... О какой авто номии можно говорить, если в самой Думе нет согласия и единства! Гуркин внимательно слушал Потанина, отмечая про себя, что сдал он за последнее время заметно —ссутулился еще больше и как бы уменьшился, усох, белые, с желтизною волосы поредели и ниспадали на плечи длинными свалявшимися прядями. — Вот видите! — сказал Потанин.—А вы, должно быть, приехали учиться уму-разуму в Думе. А чему здесь учиться? Только тому, как не надо работать. — Да, вы правы,— согласился Гуркин.— Национальный комитет Думы слишком слаб и малочислен, чтобы решать серьезные вопросы. — Ничего хорошего и не ждите от нынешней Думы, пока большин ство думских кресел будут занимать эсеры. Чем они отличаются от боль шевиков? Разве только тем, что говорят больше, а делают меньше. А-а! — махнул вдруг рукой и даже поморщился.— Оставим это. Давайте луч ше чай пить. Наталья Петровна! — позвал, повернувшись к двери,— Самоварчик бы, если вас это не затруднит. Наталья Петровна тотчас заглянула: — А самовар уже готов. Пожалуйте к столу. Разговор и за чаем не прерывался. Потанин спросил: — Ну, а какова обстановка на Алтае? — Сложная, Григорий Николаевич, очень сложная,— признался Гуркин.—Иногда мне кажется, что скачу я на лошади без узды и по водьев... А куда скачу и долго ли в таком положении удержусь в седле —неизвестно. — Надо удержаться, Григорий Иванович, непременно надо,— с со чувствием сказал Потанин.— Сами понимаете, сколь это важно. Вами положено начало автономии в Горном Алтае — вам и вести это дело до полного его завершения. Да-а,— задумчиво продолжал Потанин.— Революция, как вулкан, выбросила наружу такую лаву всевозможной грязи... Нелегко устоять в этом круговороте. А надо,— глянул из-под очков.—Так что нельзя сейчас, Григорий Иванович, поводья из рук вы пускать, а тем более — падать. — Спасибо за поддержку, Григорий Николаевич. Потом они вернулись в кабинет. И проговорили до позднего вечера. А когда Гуркин, распрощавшись, вышел на улицу, город уже погружал - 46
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2