Сибирские огни, 1987, № 12

ровно насыпанным холмиком, доносится голос... Степан Иванович вздрогнул и замер, поежился, ощутив холодок под сердцем, повернулся и быстро пошел прочь, подальше отсюда... Вскоре поляна и вовсе опустела. 28 Григорий Иванович в то лето редко бывал в Аносе. И те случай­ ные кратковременные наезды, когда удавалось вырваться на денек —- иногда он оставался и на ночь,— воспринимались дома, как праздник. И сам он, приезжая домой, испытывал облегчение, однако хозяином себя не чувствовал. Странно. И Марья Агафоновна не спешила, как прежде, с просьбами и поручениями, хотя дел по хозяйству было через край, а напротив, старалась и для себя выкроить лишний часок, чтобы побыть с мужем... Праздник так праздник! Но праздника не получалось. И в мастерской он чувствовал себя посторонним. Ходил из угла в угол, не зная, за что взяться, прикасаясь то к одному, то к другому, брал наконец кисть, примерялся и, словно спохватившись или чего-то испугавшись, поспешно клал ее на место. Так ведут себя гости в отсутствие хозяина... Со стен смотрели на него знакомые пейзажи. Григорий Ивано­ вич помнил, где, когда и как были они написаны. Но и пейзажи эти ка­ зались ему чужими и далекими, как далеки бывают выросшие и став­ шие самостоятельными дети... Иногда и хотелось бы что-то исправить в них, переиначить — да поздно. Он потрогал и снова взял, повертел в руках кисть, разглядывая ее так, словно видел впервые. Сколько же ей лет, этой великолепной колонковой кисти? Двадцать? Или больше? Она принадлежала когда-то, эта кисть, его учителю, великому пейза­ жисту Шишкину. Гуркин берег ее, постоянно держал при себе, хотя и не писал ею — она была своеобразным амулетом, приносившим удачу... Отчего же удача отвернулась от него? Гуркин подумал вдруг о том, что кисть эту надо взять с собой в Улалу. И всегда иметь при себе... Однако что-то его удержало, и в последний момент он передумал: вздохнул и положил кисть на прежнее место. Уезжал он с тяжелым чувством. Спешил в Улалу, надеясь там успокоиться и укрепиться духом, погрузившись в дела. Но и там не на­ ходил себе места, чувствовал, как никогда, зыбкость и неопределен­ ность своего положения. Что с ним происходило? Когда-то он мечтал стать художником, выразителем дум и чаяний своего народа, и он стал художником — картины его теперь знает вся Сибирь. Но что измени­ лось? Народ его как был, так и остался темным и забитым. Боги и те, как видно, отвернулись от этого народа. А как задабривал он, бедный алтайский кочевник, своих богов, сколько принес им жертв! И все на­ прасно. Кощунственные мысли приходили в голову. «Что не смогли боги должны сделать люди»,— думал Гуркин. Лето достигло вершины-, перевалило через нее и глянуло вниз голу­ быми очами Спаса медового. Теплынь и благодать. Солнце не устало еще светить и греть. Хотя не за горами уже и Спас второй, яблочный, с холодными росами по утрам и все быстрее, быстрее бегущими днями... Пятнадцатого августа 1918 года в Томске открылась Областная дума. День был объявлен выходным —и праздные толпы запрудили улицы. Особенно людно и оживленно было подле здания университет­ ской библиотеки, у главного ее входа. Конные экипажи, автомобили подкатывали прямо к входу. Караульные солдаты, тихонько поругива­ ясь, оттесняли подальше толпу, освобождая проход. Из автомобиля вышли Вологодский и Якушев, озабоченно-серьезные, оба в черных костюмах, словно не на заседание Думы явились, а на по• 4'3