Сибирские огни, 1987, № 12

Всего-то не хватило ума, душевности и такта в общении со свекровью, не хватило выдержки сделать скидку на возраст, на горький жизненный опыт, на невзгоды, при­ учившие жить с оглядкой на завтра, на из-, вечную крестьянскую привычку, если и нет на виду работы, так найти ее, чтоб руки свободными не были. Алина на перепутье. Очень не по душе ей, что тот деревенский мир, который дер­ жался прежде чувством общины, словом благодарности да взаимовыручкой по-со­ седски, как-то незаметно переключился на «благодарность бутылкой». Мужики суют бутылку ее мужу Павлу, ветврачу, за выле­ ченную корову, он им — за поднятый столб или поправленный забор. Вот и доярки, за­ метила Алина, являются иной раз на работу под хмельком. Спроси Алина, почему они себе такое позволяют, скажут невинно: «Как выпьешь, так и поешь...» Но не видит Алина, как деревня ценит людей работящих, верных ей. Не хочет по­ нять, что и сама она, грамотный, умный, тя­ нущийся к культуре человек, нужна дерев­ не. Дозарезу нужна, чтобы создавать новый микроклимат. Вывод публицистки суров и недвусмыслен при всей симпатии ее к своей героине: «Али­ на не вникала, не старалась понять при­ чину происходящего, вместо того, чтобы переждать, в чем-то помочь деревне ра­ зобраться, а то и простить ей — она отво­ рачивалась от деревни, как от порочной». Не вникала, не старалась понять, отво­ рачивалась... Вряд ли кто-то из нас возьмется дока­ зывать, что учить читателей в «моральной школе» очерка, герой которого сам для себя не определил жизненного пути, цели, средств, легче, чем в том очерке, где все ясно, герой — это наш нравственный идеал, человек с большой буквы и т. д. и т. п. Только мне представляется, путь, который выбрала Мария Войтешонок, скорее приве­ дет к цели. Героя-иконку хорошо ставить на книжную полку, вешать на стенку. А с героем, который мучается, вытравливает из себя социальный эгоизм, или хотя бы осознает, что это такое, хочется пойти ря­ дом, поспорить, обнажить ему свою душу, высказать ему, а если не ему, так автору, собственные сомнения. Вы скажете, такой герой — дело прозы, драматургии, не все можно раскрывать, обобщать, выносить на суд в очерке, герой которого узнаваем. Согласен, это так. Но если очерк воссоздает социальный тип, если очерк воспроизводит столкновение не толь­ ко в сфере производственных отношений (начальник — подчиненный, энтузиаст — консерватор, передовик — прогульщик), но прежде всего в сфере отношений личност­ ных, то как раз и рождается проза публи­ цистики, т. е. литература без всяких скидок на жанровую ограниченность, на некие га­ зетные или журнальные требования. Не так ли вышли в жизнь овечкинские Мартынов и Борзов? Не потому ли выдающийся эстон­ ский организатор Вальтер Удам, успевший вывести из отстающих в передовые два рай­ она — сначала Вильянди, затем Пярну, создавший в своей республике первое РАПО, взялся за пьесу с корневым для времени названием, с решающей на сегодня идеей и болью — «Ответственность»? Что есть в этой пьесе? Есть долгие, резкие и спокойные споры героя, секретаря райкома партии Лео, со своими оппонентами. Почему же зритель идет слушать эти споры? Потому что они и есть наше сегодня, наша жизнь. Потому что сидящие в зале примеряют судьбу героя на себя: а я так смог бы? А почему, в са­ мом деле, не рискнуть и мне? Итак, значит, нравственная притягатель­ ность героя? Его моральная свежесть? Попробуем определить это требование нравственной притягательности героя. Каждый из нас вряд ли трудится в нрав­ ственно идеальных условиях. Наверняка в общественной и производственной жизни коллектива есть немалые резервы для борь­ бы с отклонениями от духовных ценностей, которые мы называем своими нравственны­ ми ориентирами, от честности и прямоду­ шия, скромности и принципиальности, бес- сребреничества и душевной щедрости, тру­ долюбия и самокритичности. Но всегда ли с готовностью и безоглядностью встаем мы на защиту сослуживца, чье достоинство унижено грубым начальственным разносом? Всегда ли оказываемся способными под­ держать товарища, выступившего с крити­ кой руководящего бюрократа или исполни­ тельского наплевательства соседа? Так что возможности каждого из нас для нравственного совершенствования неисчер­ паемы, как неисчерпаема сама возможность делать в жизни добро. Но, согласимся, для одного уже поступок — не творить зла. Для другого — проявить несгибаемость в среде угодничества. Для третьего — остаться бес­ сребреником в атмосфере взяточничества. Для четвертого — восстать против чинопо­ читания и рутины. Первейшей задачей очеркиста, таким об­ разом, становится умение сделать своего героя, с одной стороны, житейски достовер­ ным, чтобы мы его узнали, и, с другой сто­ роны, нравственно обаятельным, чтобы нам захотелось пойти за ним, равняться на него, поступать, как он. Интересная штука произошла, на мой взгляд, с повестью Ивана Васильева «Депу­ татский запрос». Блестящий очеркист ока­ зался несостоятельным, как прозаик. Напомню узловой конфликт. Председа­ тель райисполкома хотел бы избавиться от одного из непокладистых, излишне само­ стоятельных, на его взгляд, руководителей хозяйств, тем более что тот дал основания для начальственных гонений. Но на защиту обреченного встал колхозный механизатор, по счастью, облеченный депутатскими полномочиями. Депутатский запрос возы­ мел действие: председатель райисполкома вынужден отменить свое решение... То, что в очерке мы бы приняли за по­ ступок, достойный заявленного характера, за решительность и твердость, за способ­ ность поставить на карту покой семьи, лич­ ное благополучие, в повести превратилось- лишь в инсценировку поступка. Причина творческой неудачи не в неопыт­ ности очеркиста Ивана Васильева как про­ заика. Причина в несоразмерности масшта­ ба повести масштабу поступка, масшта­ бу характера. Конфликт «обречен» на успех: депутату в наши дни положено побеждать. То, что в очерке могло быть воспринято 159