Сибирские огни, 1987, № 12

Будет ■ли раскрыто социально-этическое, идейно-нравственное содержание судьбы героя (или антигероя), будет ли о ч е р ч е н общественный, гражданский профиль его действий? Чем обогатит он наше знание о мире? Ведь именно в этом — обогащать наше миропонимание, помогать нам глубже осознавать свое общественное предназначе­ ние, свою личную ответственность за все, что происходит при нас и будет происхо­ дить, после нас, состоит извечное предна­ значение литературы. А публицистики в первую очередь, ведь публицистика — дитя настоящего. Да, она может пережить себя, но истинное ее призвание — служить лю­ дям уже сегодня, сейчас, служить, если хо­ тите, злобе дня. Громковато? Нет. Истинная публицисти­ ка — бесстрашное обращение одного чело­ века сразу ко всем. Ог?а — призыв к общественному разуму. Она-—прикоснове­ ние к общественной боли, к общественной заботе. А что делать,— спросите вы,— если герой очерка прекрасный производственник, но не живет общественной болью? Не мучается общественными тревогами? Что делать? Прежде всего не становиться на котурны. Не «приподнимать», к примеру, «потолка» над головой передовика-обывателй, кото­ рый работает, чтобы побольше заработать, но на помощь отстающему его не сдви­ нешь, на возню с неопытной молодежью не подтолкнешь. Не вкладывать в уста серенького руково­ дителя, живущего от указания до указания, высокопарных слов о самостоятельности, когда и за версту видно, что все его искусст­ во руководства и экономическое мышление кончаются на привычке поторапливать лю­ дей, не организовывая дело, а лишь призы­ вая «выполнять и перевыполнять», то есть то, что и без него люди привыкли делать. Как-никак, а работа — хлеб. Кстати, такой руководитель и не ищет никакой самостоя­ тельности действий. За бумагу, присланную сверху, удобнее спрятаться, как прячутся за погодные условия, за нехватку кадров, раз­ базаривая их, за несовершенство техники, не умея эксплуатировать то, что есть. Иной же нынешний публицист, разок-дру­ гой проехавшись с героем по полям от рай­ центра до двух-трех колхозов или от цент­ ральной усадьбы совхоза до передового от­ деления, отобедав или перекурив со своими собеседниками, часто считает миссию закон­ ченной, и появляется на свет еще один опус, в котором нравственному, человече­ ски неповторимому, самобытному в облике и поведении героя не дано прорезаться. Посмотрим по-своему типичный объем­ ный очерк воронежского писателя Игоря Чемекова «Лето красное». «Село Першино — сообщает автор,— я взял на заметку давно. Время от времени доносились до меня похвальные отзывы о колхозе, управляемом очень энергичным, «необыкновенным» председателем». Идет неспешное знакомство с местами, в которые направляется автор, которые он знал в детстве, которые давно приглядел, о которых наслышан, - Так же неторопливо знакомит он нас с секретарем парткома «Родины» Анатолием 150 Михайловичем Суховерковым, а поскольку Анатолий Михайлович до избрания на дол­ жность преподавал историю в школе и сросся с историей села Першино больше, чем с прошлым родного Михнева, даже за­ теял писать «Историю села Першина», то и мы вместе с автором листаем сельский ар­ хив, узнаем о первых коммунарах, о ста­ новлении советской власти в здешних мес­ тах, о борьбе с кулачеством, о зверствах, что творили тут бандиты генерала Шкуро, о деятельности партийцев в годы граждан­ ской войны и боях, что гремели в годы Отечественной... Пока мы встретимся с председателем, мы пролистаем немало страниц небезынте­ ресного, но, в общем-то, случайного мате­ риала, который бйл бы уместнее в доку­ ментальной повести, в хронике, но не в очерке о «необыкновенном» председателе. Наконец, «в вечернем затишье к конторе мягко подкатывает белая «Волга», останав­ ливается у ленинского цветника. За рулем Тихон Михайлович Меркулов... Человек лет сорока семи, среднего роста, в неиз­ менной фетровой шляпе с узенькими поля­ ми, в массивных очках с упрятанным в за­ ушнике аппаратиком для усиления слуха. Вечно чем-нибудь озабоченный, то и дело чиркающий спичками, прикуривающий оче­ редную сигарету...». Я бы мог продолжить цитату, но, право же, мы немного из нее узнали бы о том, какими же выдающимися качествами обла­ дает этот председатель, если за шестнад­ цать лет его председательствования «Роди­ на» удвоила средний сбор зерна с гектара, утроила молочную продуктивность коров. Может, все дело в том, что и удваивать и утраивать было относительно легко, потому что низка была точка отсчета? Но тогда зачем автор все время приподнимается на цыпочки?^ Председатель у него и учитель, и главный мечтатель; колхозный экономист — «поэт своего, казалось бы, сугубо раци­ онального поприща»; секретарь парткома (автор упорно называет его парторгом. — Л . X . ) — как мы знаем уже,— летописец... Суть тонет в кудряшках общих слов. Мы так и не откроем ни личности председате­ ля, ни опыта, который позволил хозяйству взять проафишированные очеркистом рубе­ жи. Зато узнаем, что «главный мечтатель», оказывается, живет не в колхозе, а в рай­ центре, а потому (очеркист вынужден вы­ ворачиваться наизнанку!) «не соблюдает режима — обедает, когда придется, а иной день и совсем так обходится — до вечера, до позднего возвращения домой с работы. Только вот курит в запрограммированном ритме... Я вижу: отрадное чувство испытывает Тихон Михайлович, после изматывающей езды входя в кабинет, опускаясь в кресло за широкий рабочий стол, где скучают без него газеты, книги, недописанные страни­ цы». Украшательство, «натяжка», выпячива­ ние тех сторон поведения и характера ге­ роя, в которых очеркист усматривает по­ учительный оттецок, не только антихудоже­ ственны и мстят ему, они еще и безнравст­ венны, как всякая лакировка. Умелые наши публицисты поступают ина­ че, Иван Васильев давно облюбовал, к