Сибирские огни, 1987, № 11

Решено было выслать вперед лазутчиков, чтобы разведать обстановку и действовать наверняка. — Может, мне пойти? — спросил Селиванов. — В Мыюте я уже бывал, председателя Совета знаю... — Этого еще не хватало! — мотнул головой Огородников. — Матвей Семеныч, ты комиссар и должен быть постоянно с отрядом. А пойдут... Романюта и Чеботарев. И потянулись томительные часы ожидания. Вкрадчиво шелестели над головой деревья. Пасмурное небо казалось низким и черным. И в этой густой дегтярной темноте крик филина, доносившийся из глубины леса, как из преисподней, был колдовски смутным и жутким. Теплый воздух, скопившийся с вечера в низине, постепенно выветривался и остывал, трава волгло отмякла, и в логу теперь стало, как в выстоявшейся бане, знобко и сыро. Огородников застегнул кожанку на все пуговицы, прислушался. От сильного напряжения звенело в ушах. —■ Что-то долго их нет, — сказал Селиванов, останавливаясь рядом. — По времени пора бы уже вернуться. — Подождем еще. Матвей Семеныч, я вот все хочу спросить тебя — до войны где ты жил, чем занимался? — А до какой войны-то? — усмехнулся Селиванов.— Столько уж войн было на моей памяти. И в Порт-Артуре успел повоевать в девятьсот четвертом, и в Галиции, в девятьсот четырнадцатом... Оттрубил я свое, Степан Петрович, под завязку. А после, как ранило, вернулся в Бийск. Работал в типографии. - - Свое, говоришь, оттрубил, а теперь чье трубишь? — Теперь наше,— сказал Селиванов. В темноте улыбка его угадывалась по голосу. Они пошли, шурша сапогами по волглой траве. Рядом негромко переговаривались бойцы. — И чего это нет лазутчиков наших? — сетовал низким глуховатым голосом, судя по всему, пожилой человек. Другой голос помоложе и позадорнее: — Загуляли. Вдовушек, небось, подыскали и спят себе на перинах... — и сочно засмеялся. Первый вздохнул: — Эх, жаль, нету подозрительной трубы! Какие у офицерья были. Глянешь, и все, — как на ладошке. — Не подозрительной, а подзорной, — поправил молодой. — Подозрительной,— упрямо повторил первый. — Д а замолчите вы, брехуны! — оборвал кто-то и потише добавил: — Командиры вон места себе не находют, а вам и горя мало. — Отдыхайте, товарищи, — сказал Огородников, проходя мимо.— Да лошадей в темноте не растеряйте. А то тогда никакая подозрительная труба не поможет, — посмеялся вместе со всеми. Селиванов, шагая рядом, тоже улыбался и думал: с иным человеком живешь не один год, не один пуд соли съешь вместе, а понять до конца не можешь; а с иным и двух дней оказывается достаточно, как вот с Огородниковым, чтобы понять его и поверить без оглядки. Рядом с такими людьми и свою жизнь понимаешь лучше. И мысли его словно бы передались Степану, вызывая в нем ответное чувство. Он остановился, тронув Селиванова за руку, и тихо проговорил: — А я, Матвей Семеныч, знаешь, о чем подумал сейчас? — И снова умолк, задумался. — Хочется человеческой жизни... нормальной. Мне ведь уже скоро тридцать, а я еще как следует и не жил... — И какой же ты ее представляешь, эту жизнь? — спросил Селиванов. — Справедливой. Это главное. Чтоб люди во всем были равны. — Считаешь, возможно такое?.. — А ты что же, не веришь в равенство? — удивился Огородников. — Да ведь люди-то разные: один будет работать, не покладая рук, 79