Сибирские огни, 1987, № 11

— Троих завербовал в Черном Ануе. Остальных будем искать в других местах. Найдем! Алтай большой. Тем временем Гуркин побывал в Чемале — провел совещание. Хотя, по правде сказать, вопросы, которые обсуждались на этом совещании, можно было и в Улале решить, не гоня лошадей почти за сто верст. Но кто-то предложил (кажется, доктор Донец), его поддержали, и Гуркин согласился с молчаливой благодарностью. Поездка в Чемал радовала его заранее не только потому, что ехать предстояло мимо Аноса, дорога там вплотную подходила к Катуни, переправляйся на пароме — и дома!.. Главное для него — встреча с чемальскими друзьями, которым он доверял, надеялся на их поддержку, и они его не подвели. Совещание прошло дружно — и все вопросы были решены, по его словам, в пользу культурного развития Каракорум-Алтайского округа... На обратном пути Гуркин заехал в Анос. Жена встретила его непривычно сухо и сдержанно, без лишних расспросов и жалоб. «Отвыкает» — кольнуло ревнивое чувство. Однако он подавил в себе это чувство, да и настроение у него после чемальского совещания было приподнятым, не хотелось его портить. — Ну, как вы тут? — спросил он.— Какие новости?.. — Живем помаленьку,— уклончиво-сухо ответила Марья Агафоновна, вытерла концом платка уголки губ, вздохнула протяжно и добавила, отводя взгляд в сторону: — А новость одна: сенокос вон скоро... а кто будет косить? — говорила с той же сухой сдержанностью, вроде бы и не жаловалась, не просила и не ждала поддержки, а лишь делилась повседневными своими заботами: хозяйство какое ни есть, а его содержать надо. Гуркин с сочувствием смотрел на жену: — Может, с кем из мужиков поговорить? Помогут, поди. — Много их нынче в Аносе, мужиков? А кто и здесь, дак своих забот у каждого... — Может, лошадей продать? — после долгого раздумья сказал. Марья Агафоновна осуждающе-удивленно посмотрела на него: — Да ты что! Жить не собираешься? — Ну не всех, конечно,— виновато уточнил,— Зачем нам шесть лошадей? — Сбыть легко. А потом что? Тебе, как я погляжу, ничего не надо. А я святым духом жить не собираюсь с такой оравой... — Ладно,— примирительно он сказал и тронул жену за плечо, задержав на нем руку,— Чтошибудь придумаем. Д а и не одна ты, Василий вон совсем взрослый. Д а и Гена уже помощник...— кивнул на младшего сына.— Может, и мне удастся вырваться на денек-другой, выкрутимся как-нибудь... Потом он зашел в мастерскую. Все здесь было, как и прежде, лежало, стояло и висело на своих местах. Никто без него сюда не входил. Пахло сухой краской и пылью. Гуркин остановился у мольберта, повернутого к стене холстом, так и не снятого с подрамника... «Ничего, ничего ,— успокоил себя, — вот наладим дела в Округе, тогда и к живописи вернусь. Ничем другим заниматься не буду — только живописью!..» Гуркин закрыл мастерскую. И в тот же день вернулся в Улалу. Вечером, едва он перевел дух после дороги, явился брат. — Ну, что в Чемале? Как прошло совещание? — Лучше, чем я ожидал,— ответил Гуркин,— Издательство решили открыть. Комиссию создали из пяти человек: мы с Никифоровым от национального комитета, Добрынин от отдела по народному образованию, Тупиков и Яковлев от колонии художников и писателей. Единомышленников, кроме комиссии, достаточно, особенно в Чемале. Поддержат. Стефан Борисов уже готовую «Азбуку» представил... Первая азбу