Сибирские огни, 1987, № 11

— Знаю, знаю, что Совдеп не поддержит. Одного понять не могу: отчего все, как огня, боятся и даже слышать не хотят это слово — самоопределение? Разве автономия Горного Алтая идет вразрез с интересами революции? — Не все боятся, Григорий Иванович, далеко не все... — Д а , пожалуй, вы правы,— согласился Гуркин.— Есть люди, которые хорошо понимают и горячо, искренне поддерживают наши стремления. Например, Василий Иванович Анучин. Он обещает приехать? Анучин — превосходный автономист, и его влияние на съезд может оказаться решающим... Накануне, дня за три до открытия съезда, Гуркин спросил секретаря Горной думы Вильдгрубе: — Павел Дмитриевич, насчет нового стиля все уведомлены, путаницы не будет? — Не должно быть,— заверил Вильдгрубе.— Все волостные управы оповещены. Потом Гуркин подписал бумагу, адресованную (уже вторично) его преосвященству епископу Бийскому Иннокентию, в которой излагалась просьба передать в распоряжение Горной думы имеющийся в епархиальной типографии алтайский шрифт. «Ибо Горная Дума ощущает полную необходимость в создании своего печатного органа с целью поднятия культуры инородцев Алтая путем широкого ознакомления их с живым печатным словом на родном языке...» — Если епископ и на этот раз промолчит, поеду к нему сам,— сказал Гуркин.— И не отступлюсь, пока не возьму шрифт. Поздно вечером, вернувшись в свою комнату, Григорий Иванович принес дров и растопил печку. Сухие березовые поленья, постреливая искрами, быстро разгорались. Гуркин придвинул стул поближе к огню и долго сидел, задумавшись. Было грустно и беспокойно. И он пожалел о том, что самых близких друзей в этот торжественный день рядом не будет. Морозно потрескивали углы бревенчатого дома. Пламя в печке гудело, и в комнате становилось уютнее и теплее. Гуркин решил написать письма друзьям. «Простите, что редко пишу,— извинялся он перед Гуляевым.— Но чувства мои, любовь и самые лучшие пожелания всегда с вами, а потому не обижайтесь на алтайца вашего. Мне взгрустнулось, когда нужно радоваться, когда любовь, счастье идет навстречу народу Алтая. Тысяча вопросов...— рука его дрогнула, и перо в этом месте прошлось по бумаге с большим нажимом.— Исполним ли мы, сыны Алтая, возложенные на нас обязанности, по плечу ли нам общественная работа, крепко ли мы любим свой народ, свою родину — Голубой Алтай?» Ночью приснился ему Анос, мастерская, из двери которой виднелась гора Ит-Кая, похожая на неоседланного скакуна с разметавшейся по ветру гривой... И Гуркин в который уже раз подумал: «Куда вынесет меня мой конь? И не сбросит ли по пути...» 8 Летом 1917 года, в начале июля, в Бийске собрался первый съезд представителей инородческих волостей Горного Алтая. Гуркину казалось тогда, что съезд положит начало благотворным переменам в жизни алтайского народа — и все как будто шло к тому. Съезд постановил учредить Горную Думу, положение которой определялось рамками уездного земства. Иными словами — Горный Алтай мог и должен был стать самостоятельной, автономной единицей, о чем и говорилось на съезде. Председателем Горной Думы почти единогласно (57 делегатов проголосовали «за» и только шестеро «против») был избран Гуркин. И он горячо взялся за дело. Однако с первых же шагов почувствовал урезан- 60