Сибирские огни, 1987, № 11

— Может, и не был. Скорее, что не был,— сердито согласился Потанин.— Но к истине он стоял ближе, чем многие его современники. А как думает художник? — посмотрел на Гуркина. Гуркин помедлил и признался: — Потому и мечтаю я поехать со своими картинами по Сибири, побывать на Востоке, в Америке... Поедемте, Вячеслав Яковлевич,— повернулся к Шишкову.— Устроим кругосветное путешествие. Потанин подвигался в кресле и едко заметил: — Куда ему, он в Петербург собрался, а вы его зовете путешествовать, в Америку тянете. Да его скоро к нам и калачом не заманишь. — Это несправедливо, Григорий Николаевич,— обиженно свел густые брови Шишков. — Ах, несправедливо! А уезжать из Сибири, по-вашему, справедливо? Д а это, если хотите, бегство позорное. — Вам же известны причины моего отъезда. — Не знаю и знать не хочу,— не на шутку разгневался Потанин.— Причины всегда найдутся. А вам бы следовало помнить и не забывать, на какой почве взошел и произрастал писательский ваш талант. — Сибирь была и останется для меня второй родиной. — То-то и есть, что второй,— буркнул Потанин.— Что же в таком случае потянуло вас в столицу? — Сибирские дела и подвигнули меня на этот шаг,— пояснил Шишков, расстегивая пиджак и расслабляя галстук.— Мне не столица нужна... Надеюсь пробить, наконец, и осуществить проект Чуйского тракта. Иначе не одолеть нашу российскую косность. — Да ведь и дело, затеянное Вячеславом Яковлевичем, действительно важное,— вступился за Шишкова с некоторым запозданием Гуркин.— Построить дорогу в горах... — Кто с этим спорит — дорога нужна. И заслуг Вячеслава Яковлевича в этом деле никто не умаляет. Напротив. Потому и жалко отпускать из Сибири такого человека... Жалко! — вздохнул Потанин.— А дорога эта поможет алтайскому народу выйти из темноты... — А не кажется вам, что по новой-то дороге хлынут в горы предприимчивые, оборотистые люди и еще больше закабалят алтайский народ? — спросил профессор Кружении. — Оборотистых людей и впрямь нужно опасаться. Иначе погубим, потеряем и то, что осталось, сохранилось к сегодняшнему дню 1915 года. Д а , да,— горячо продолжал Потанин,— потеряем. Как потеряли в свое время коттов и асанов — были такие народы в Сибири. А хойданы, омоки, анюиты... Где эти племена? И не могло ли быть сегодня среди них своего Менделеева или Гуркина? А разве судьба нынешних сибирских племен намного улучшилась? Помните печальную самоедскую сказку?— чуть помедлив, спросил.— Так вот, было у самоедов семьсот шатров,— неторопливо продолжал.— И жило в этих шатрах много народу. Детей же не было, дети рождались — и тут же умирали. Только у одного самоеда был маленький сын, чудом уцелевший. И вот однажды проснулся он и увидел, что все люди его племени умерли, а все олени пропали... Что делать? И решил он идти куда глаза глядят, этот самоедский мальчик. Шел через глубокие снега, через леса дремучие, голодный и обессилевший, падал от усталости, грыз кости, уже обглоданные зверями... Встречались ему люди, но не понимали его и безжалостно гнали, били и несколько раз убивали. Однако всякий раз, когда это случалось, появлялся старик с железным посохом в руках, ударял им о землю — и мальчик оживал. И шел дальше... Потанин умолк. Тихо стало. И в этой тишине стук настенных часов, с плавно и мерно раскачивающимся маятником, напоминал чьи-то шаги...— А дальше? — шепотом спросила Таня.— Что с этим мальчиком стало?— Не знаю, Что с ним будет, не знаю,— вздохнул Потанин.— Время покажет. 53