Сибирские огни, 1987, № 11

словом. Каракорумцы вон слов не жалеют, действуют, можно сказать, по всему фронту — от Улалы до Онгудая, а может, и того дальше. — Да что это за Каракорум? Обрисуйте хотя бы в двух словах,— попросил Степан. — Двумя словами тут не обойдешься. Одно скажу: председатель Каракорумской управы художник Гуркин — личность, прямо сказать, непростая, авторитетом среди туземного населения пользуется большим. Только не он там играет первую скрипку. Есть там другие, которые лишь прячутся за его спину, от его имени зачастую и вершат свои дела... Это тебе тоже надо знать. — Что это за люди? — Отпетая контра. Некий Донец, врач по образованию и эсер по призванию, одно время подвизался в барнаульских газетах, сейчас тенью ходит за Гуркиным... Подполковник Катаев, военспец, организатор каракорумской гвардии, монархист по убеждениям — спит и видит во сне возвращение Романовых. Есть у них даже бывший министр, некто Ш а тилов, спец по туземным делам, живет он, правда, не в Улале, а в Томске... Одним словом, «спецов» у них наберется не один десяток. И у тебя будет еще случай познакомиться с ними поближе... Возвращался Степан уже потемну. Ближе к ночи подморозило, и снег под санями с хрустом оседал. Степан ослабил вожжи, примотав их к передку, и дал коню полную свободу. А сам уселся поудобнее, завернулся в тулуп и, угревшись, даже вздремнул малость. Знал, что мерин с дороги не собьется и мимо дома не пройдет. Сани точно плыли по наезженной колее, протяжно и певуче поскрипывая; лишь изредка их заносило на крутых раскатах, и они коротко и глухо ударялись концами отводин в затвердевшие сугробы. Мерин тоже подремывал на ходу, однако шага не сбавлял, твердо и безошибочно ступая по дороге. А ближе к деревне очнулся и, громко всхрапывая, живее пошел, заспешил, почуяв желанный и скорый отдых. И Степана будто знобящим ветерком обдало — такое чувство было, словно уехал он из деревни не утром сегодня, а давным-давно. Деревня приблизилась, надвинулась как-то разом, слепо чернея крышами. Собаки встретили и проводили подводу до самого переулка дружным заливистым лаем. Потом, как по команде, смолкли и отстали. И Степан прямо перед собой, слева, увидел огонек: светилось окно учительницы. Степан облегченно вздохнул: значит, все в порядке! И, не слезая с саней, долго смотрел на притягивающе ровный свет в окне, единственном во всем селе, а может, и во всем мире в этот поздний час. «Зайти теперь или отложить до завтра? — заколебался Степан, потрогав рукой лежавший в передке мешок с подарками.— А вдруг Татьяна Николаевна ждет? Может, потому и свет...» Степан, больше не раздумывая и не сомневаясь, соскочил с возка, привернул коня, намотав вожжи на конец оглобли, подхватил мешок и зашагал прямо по насту... Остановился на крыльце, выравнивая дыхание. И в какой-то миг снова заколебался, чуть было не пошел на попятную. И тогда он, как бы отрезая себе путь к отступлению, осторожно и коротко постучал в дверь. Подождал немного и постучал посильнее. Неподалеку, на задах, опять всполошились, залаяли собаки. И в тот же миг за дверью, в сенях, раздался голос: і — Минуточку. Брякнула деревянная задвижка, дверь, морозно заскрипев, распахнулась, и Степан скорее не увидел, а почувствовал рядом с собою, в каком-нибудь шаге, Татьяну Николаевну. Лицо ее смутно угадывалось в темноте, белела накинутая на плечи шаль. — Входите,— сказала она тихо, и голос ее прозвучал обволакивающе-тепло и мягко. Степан молча переступил порог, шагнул из темноты в комнату, полную ровного голубоватого света, и невольно прижмурился, постоял привыкая. 49