Сибирские огни, 1987, № 11

— А не получится так, что вторая-то «половина» больше окажетс я ?— поддел Витюха. Это уже было слишком. Барышев даже покраснел от возмущения. — А вы, гляжу я, не поняли моих намерений. Извиняйте в таком разе,— повернулся к учительнице.— Очень сожалею, Татьяна Николаевна, что и вы меня не поддержали. — Отчего же, лично я не против библиотеки и народного дома, считаю, что и школу давно пора построить в Безменове. Только что может сделать наш кружок? Идея с мельницей, может, и хороша, да нам не по карману. — Деньги — не ваша забота. — Д а , разумеется. Хотя, по правде сказать, есть изъян и в вашей идее. Нельзя смешивать культурно-просветительную работу с коммерческими делами... Барышев холодно и насмешливо посмотрел на учительницу, густые ползучие брови его дернулись и сцепились над бугристым переносьем: — А мне кажется, Татьяна Николаевна, хоть вы и образованная, не нам чета, а текущего момента не понимаете. Просветительство без денег — пустое занятие. И еще скажу: боитесь вы, Татьяна Николаевна, упустить из рук занятие свое... — Да что вы такое говорите? — вспыхнула Татьяна Николаевна; — Какое занятие? — Боитесь, боитесь,— жестко и с каким-то даже наслаждением повторил Барышев.— Вот и забиваете им головы разной чепухой,— кивнул на сидевших в классе парней и девчат,— Ну, глядите... Жалеть будете потом. И вышел, хлопнув дверью. Мельницу Барышев так и не купил. Видно, были на то свои причины. А вот мысли о том, чтобы вырвать из-под влияния учительницы без- меновскую молодежь, особо парней, Илья Лукьяныч не оставлял. Когда Степан и Пашка подошли к школе, шуму там было, хоть уши затыкай. Вверху, над старой кряжистой ветлой, гомонили ошалело галки, гоняя по кругу залетевшую, должно быть, ненароком ворону, и та, злобно отбиваясь и каркая, никак не могла вырваться из этого круга. Перья летели от нее и сыпались вниз... А подле крылечка, на рыжей проталине, толкались мужики, размахивали руками и громко о чем-то спорили. Степан подошел и поинтересовался: — Что за шум, а драки нет? — Кулаками размахивать ума не надо,— затравленно зыркая по сторонам, сказал Барышев. Стоял он не рядом со всеми, а на ступеньке крыльца, возвышаясь таким образом над остальными. Степан твердым шагом, будто не следы оставляя на талом снегу, а печати, прошел к крыльцу, поднялся на вторую ступеньку — и оказался таким образом выше Барышева на две головы. — Ну, так что здесь происходит? — глянул на мужиков. — А ты вон у него спроси! — Митяй мотнул облезлым треухом в сторону Барышева.— Пусть он и разъяснит все. — Нечего мне разъяснять. Отчет давать о своих делах я не собираюсь.— Речь, как я понимаю, не о ваших делах, а о вашем самоуправстве,— сказал Степан. Барышев повернулся к нему и как-то враз сник, точно в самом деле убавился в росте. Привык смотреть на людей свысока, а тут... — Никакого самоуправства тут нет,— ответил зло и хмуро,— Могу я в своем хозяйстве сам разобраться? Или, по-вашему, не имею такого права? Дом забираю, потому как он мой. И давал я его на время, а оно, стало быть, вышло. 45