Сибирские огни, 1987, № 11

Отец хмыкнул и ничего больше не сказал — в ограду влетел Пашка, вид у него был взъерошенный, лицо красное, будто он только что на кулачках бился. — Слыхали? Там такое творится, такое... Барышев школу закрывает. — Как это закрывает? — А так, дом, говорит, мой,— давал я его под школу временно, вот, говорит, и кончилось это время... Мужики просят повременить, а он уперся, и ни в какую: освобождайте — и все! — Вот вам и декрет,— усмехнулся отец,— Плевал он на ваш декрет... Степан глянул на отца, но ничего не сказал и кивнул брату: — Пошли.— И уже шагая по талому, хлюпающему снегу, тихо и яростно проговорил: — Ну, мы ему покажем школу... Под склад хочет приспособить,— пояснил Пашка дрожащим от волнения и негодования голосом,— Складов да амбаров у него, гляди- ко, не хватает. Погоди, он еще и не такое удумает, лишь бы Татьяне Николаевне не дать житья, выдворить ее из Безменова. А случай тому предшествовал вот какой. Весной прошлого года нежданно-негаданно открылось культурно-просветительное общество. Что это за общество — никто толком не знал. Общество имело название. Что работы никакой не вело: то ли некому было ее вести, то ли не знали, с какого боку подступиться. Организаторы же приехали, объявили это «общество» открытым, пообедали в доме новоиспеченного председателя- культурника Ильи Лукьяныча Барышева и убрались восвояси, сочтя дело сделанным. А по деревне пошли суды-пересуды: больше всего без- меновцы опасались того, что «обчество» потребует новых расходов... Но время шло, а Барышев не спешил «культурными» делами зани- матся. Подоспел сев, за ним сенокос, не до того было. А летом произошло еще одно событие: приехала новая учительница — и первым делом пошла по дворам. В каждый дом зашла, поговорила и в тетрадочку записала: сколько у кого детей да какого достатка семья, жив ли и есть ли хозяин, глава семейства, кормилец, или несчастная баба одна с ребятней горе-нужду мыкает. И очень переживала и сокрушалась учительница, что нет в Безменове помещения для школы. Ладно, Барышев смилостивился и уступил свой старый дом. Татьяна Николаевна постаралась — и к началу занятий класс привели в порядок. Бабы помогали. кто подбеливал, кто скреб, мыл, протирал — столько грязи вывезли! Мужики сколотили парты. А Митяй Сивуха новую дверь навесил, чтоб зимой не задувало. И дров заготовили, навозили долготья. Тут уж и парни молодые вложили свою лепту — распилили, покололи и в поленницы сложили. Тянуло их теперь сюда, как магнитом, безме- новских парней, и они готовы были пропадать здесь денно и нощно. Бывало, об эту пору парни да девушки на улице хороводились, песни- припевки под гармошку на всю деревню базлали, а нынче тихо. И свет в школьных окнах горит за полночь. Чем они там занимаются? Потянуло и взрослых, пожилых заглянуть на огонек. При тусклом неровном свете лучины — в синеватом чадном полусумраке лица собравшихся расплывались — Татьяна Николаевна читала книгу, и голос ее звучал певуче и завораживающе: «Бедный смотритель не понимал, каким образом мог он сам позволить своей Дуне ехать вместе с гусаром...» Пашка Огородников сидел сбоку стола, на табуретке, и держал горящую лучину так, чтобы свет от нее падал на книгу, слушал чтение и следил одновременно, чтобы лучина не погасла когда она догорала, брал другую и поджигал от старой. Л у чина, потрескивая, вспыхивала, красные отблески падали на книгу, подрагивали на лице учительницы, и какое-то мгновенье Пашка внимательно смотрел на ее лицо, не в силах отвести взгляда. Он готов был всю ночь напролет сидеть и жечь лучину за лучиной, слушая завораживающе мягкий, певучий голос учительницы... Она сделала паузу, 42