Сибирские огни, 1987, № 11

— Степ, стрельни еще разок. Удружи. Но Степан уже спрятал револьвер. — Хватит. Зачем попусту тратить патроны? Пригодятся еще для более важных дел... А свадьба после этого, словно подхлестнутая, взяла такой разгон что никакого ей удержу. Степан, однако, ушел рано, где-то ближе к полуночи. Незаметно выбрался из-за стола, уследив при этом, что фельдшер Бергман еще раньше покинул застолье и потихоньку исчез. Степана кольнула догадка: пошел к учительнице. Хотя ему-то что за дело? Охваченный озноб- ным волнением, шел по улице. Хотел идти домой, а ноги сами несли его в другую сторону, в проулок, где жила учительница. «Зачем? — подумал он, увидев свет в ее половине (комната учительницы находилась при школе), вдруг оробел и остановился.— Эй, матрос, меняй курс, табань отсюда, пока не поздно! Полный... назад!» Однако стоял на месте, не решаясь идти дальше, но и не спеша поворачивать. Ломкий наст звучно хрустел под ногами, слышно было, наверное, по всей деревне. Темно. Тихо. Только звезды зябко и беспокойно подрагивали, мерцая в темноте. Да в школьной пристройке светилось окно, совсем близко, так близко, что сил не хватило удержаться... И Степан, смиряя дыхание, перелез через прясло, шагнул к окну, и, наклонившись, коснулся лбом стекла. Сердце бухало, подкатывая к горлу, и в горле стало тесно и горячо. Степан понимал, что делает что- то постыдное, но и отступать было уже поздно. Щель между рамой и неплотно задернутой шторой позволяла видеть всю комнату, от двери до переднего угла. Степан облегченно вздохнул и невольно обрадовался: учительница была одна, никакого фельдшера тут не было... да, наверное, и не могло быть! Учительница сидела за столом, подле окна, и если бы не стекла двойных рам, которые разделяли их, можно было бы дотянуться до нее рукой... Беззвучно шевеля губами, она читала книгу, лежавшую перед ней на столе, и по лицу ее, отрешенно-строгому и даже печальному, было видно, что живет она сейчас в каком-то ином, загадочном и не доступном Степану мире... Вдруг захотелось проникнуть в этот мир — войти в комнату, сесть рядом с учительницей и, касаясь пальцами узкой ее ладони, осторожно перелистывать страницу за страницей. Что это за книга? О чем в ней написано? Степан чувствовал, как далека она — и что разделяют их не только двойные стекла и эти вот бревенчатые стены, а что-то более прочное, непреодолимое. Она продолжала читать и, казалось, все дальше и дальше уходила от него, загадочно и грустно улыбаясь. Светлая прядь упала ей на лицо; и она, выпростав руку из-под накинутой на плечи шали, задумчиво и медленно отвела эту прядь за ухо, назад, и так же медленно и машинально спрятала руку под шаль, концы которой свисали почти до пола. И было в этом плавном и неожиданном движении что-то такое, отчего сделалось Степану не по себе... Вдруг она оторвалась от чтения, повернула голову и посмотрела на окно. Степан отпрянул, оступился, чуть не упав, и кинулся прочь. Верхняя жердина прясла прогнулась и треснула под ним, когда он перелезал: в соседнем дворе залаяла собака. Но Степан был уже далеко. Он перевел дух, пошел шагом. «Вот пойду завтра и попрошу эту книгу,— решил Степан.— Пойду и попрошу». Ночью привиделось ему, будто учительница сама принесла книгу. «Вот,— сказала она с улыбкой,— возьмите, Степан Петрович. И не думайте, что вам эта книга не доступна...» А утром вот что произошло: переулками да задами, через пустырь, мимо сборни, пробирался домой Митяй Сивуха, веселенький и неостывший еще после свадьбы — шуба нараспашку, шапка набекрень... Шел Митяй и тихонько напевал себе под нос: А во городе во Киеве Чуду мы видели, чуду немалую... 38