Сибирские огни, 1987, № 11

Нас побить, побить хотели; Побить собиралися. А мы сами, брат, с усами — Того дожидалися! И тут же, не переводя духа, выдал еще, шаг по шагу приближаясь к барышевской компании: Не за нас был Николаша, Не за нас Керенский Саша, Эта власть — кулацкая, Нам нужна бедняцкая. — Ишь чего захотели! — скривился в усмешке Барышев.— Власть им подавай. — Работать не хотят, вот и разводят бузу, мутят воду,— поддержал Брызжахин.— Чужое добро им покоя не дает. — Зато вы тут здорово работаете. Чужими руками жар загребать — это вы мастаки,— сказал Степан.— Священный поход замышляете? Не выйдет! — голос Степана был тверд,— Надеетесь, до Безменова революция не дойдет? Ошибаетесь! Дошла уже. Скоро так тряхнет кое- кого за воротник, что небо с овчинку покажется... — Ты говори, да не заговаривайся,— поднялся Епифан Пермяков.— А то я тебя тряхну... Так тряхну — костей не соберешь! — Ноздри большого, слегка приплюснутого носа его раздувались, и весь он, огромный, как глыба, подался вперед.— Да я тебя, гнида, вот этими руками... — Ну, ты, божья дудка!— поднялся и Степан.— Сядь на место. — Я тебе сяду, я тебе так сяду, гад ползучий, что ты не встанешь больше! — задохнулся от злобы Епифан, лицо его побагровело, он зашарил, будто слепой, руками по воздуху, сжимая кулаки, и, обходя стол, двинулся к Степану. Пронзительный женский голос резанул по ушам. Мужики повскакивали с мест, роняя стулья, не зная, с какого боку подступиться. Но Огородников только чуть побледнел: — А ну сядь... божья дудка! Сядь,— повторил Степан.— Иначе рука моя не дрогнет...— Вдруг воцарилась тишина. Никто поначалу и не заметил, откуда и как появился в руке Степана револьвер... Епифан так и замер на полпути, забыв опустить поднятый над головой кулак. — Табань, божья дудка, на свое место! Или я тебя насквозь продырявлю... Епифан, беззвучно шевеля губами, попятился... Сел на свое место, лицо красными пятнами пошло. — Ну, ладно...— выдохнул, будто кляп изо рта вытолкнув,— Мы еще с тобой посчитаемся... А к Степану уже подскочил брат жениха, Андрон Стрижкин, тронул за плечо: — Да брось ты, Степа, успокойся... нашел с кем связываться,— и погромче, теперь уже ко всем обращаясь, пытался уладить, сгладить случившееся: — Это что же получается: разве мы вас приглашали тары- бары да всякие свары тут разводить? А кто будет веселиться да пировать? — И опять к Степану: — Эх, если б ты в честь жениха и невесты салют произвел, а? Такого в Безменово еще не бывало. Степ, друг ты мой, да это ж раз в жизни... Пусть все знают — свадьба у Стрижкиных! А, Степ? Степан подумал и решил, что для порядка и упрежденья «салют» не помешает, пожалуй. Следом за ними двинулись почти все гости — дом враз опустел. А на улице, во дворе, стало тесно и шумно. Подстывший к вечеру снег хрустел, со стеклянным, звоном ломался под ногами слабый ледок. Степан подошел к городьбе, вскинул револьвер и трижды выпалил вверх, куда-то в сторону Катуни. Короткое эхо донеслось оттуда, и хлесткий сухой звук ударил в уши. В соседнем дворе взвизгнула и залаяла собака, ей отозвались в других концах деревни. Кто-то крикнул «ура», и все заговорили разом. Андрон, смеясь, дергал Степана за рукав: 37