Сибирские огни, 1987, № 11

женным, как бы не в себе, и никого вокруг не замечал. Вот и сейчас он уже был весь там— в песне. Закрыв глаза, точно вслушиваясь в себя самого, Митяй глубоко вздохнул, набирая полную грудь воздуха, но запел тихо и мягко, без нажима: Шли-брели да два гнеды тура, Два гнеды тура да белоногие... Бабы враз смолкли, смотрели на Митяя потеплевшими, затуманившимися глазами. Никто, однако, не решался поддержать песню. Знали: поет Митяй всегда один, и не дай бог, если кто из озорства или по оплошке вмешается, тотчас оборвет Митяй песню и со вздохом скажет: «Эх, испортили дело!» А Митяй был со своей песней уже не здесь, а где-то далеким-далеко, за тридевять земель: Белоногие да златорогие, Они шли-брели на Киян-остров... Там гуляла-разгуляла Гнеда турица, Гнеда турица — тем турам Родима мамонька... — О господи! — вздыхали бабы.— И откуда что берется у человека? Истинный бог, не слыхивала я, чтоб, окромя Митяя, кто-то пел эту песню, он один и поет. А вокруг отца Алексея — свой кружок. — Наши молитвы дошли до всевышнего,— гудит батюшка,— пьяница Николай и его блудная женушка низвергнуты с престола — и поделом! Теперь у власти достойные мужи... Да вот незадача: нехристи, слуги дьявола опять головы подымают.— Батюшка, не меняя позы, лишь искоса взглядывал на Митяя, песня которого, должно быть, неуместной казалась, раздражала его.— Поглядите, сколько вокруг, на земле нашей, развелось антихристовых сил... Вот и мутят, мутят они белый свет, вовлекая в сети свои неустойчивых рабов божьих... Ну ничего, ничего, скоро весь мир поднимется против супостатов — и православная церковь, и папа римский объявили уже священный поход... Степан не выдержал, вмешался: — Против кого это, отец Алексей, вы с папой римским замышляете поход? Вам бы хотелось, чтобы души всегда оставались рабскими? А революция хочет освободить рабов, сделать их свободными. Не нравится, значит? — Россию-то уже профукали, говоруны,— подал голос Илья Лукья- ныч.— И оптом, и в розницу... не за понюх табаку! — Напрасно беспокоитесь — Россия в надежных руках. — Это в чьих же руках, не в ваших ли? — И в наших,— спокойно ответил Степан.— Угадал. В первом городе во Шахмате, Во втором городе Алакмате, А в третьем городе во Киеве Чуду мы видели, чуду... — Да погодь ты со своей «чудой»! — тронул Митяя за плечо Мишка Чеботарев, тоже тянувший солдатскую лямку без малого пять лет.— Я тоже хочу спеть — душа горит, никакого терпежу. Дозволишь? — Ну дак и пой, язви тебя, кто ж тебе мешает! — оскорбленный Митяй отвернулся, Мишка одернул гимнастерку, подмигнув гармонисту. Застолье поломалось, задвигалось: — Спой, Миша, спой, да повеселее чего-нибудь, а то дядька Митяй совсем нас вогнал в слезы... — И-иэх! — Мишка прошелся по кругу, остановился напротив Барышева, откинув чуб резким движением головы, и пропел для зачина: 36