Сибирские огни, 1987, № 11

во, как он успел заметить, осталось как бы в прошлом: те же дома и та же кривая длинная улица, выходившая одним концом к высокому катун- скому берегу, та же церквушка на бугре, видная со всех сторон, и та же сборня, крытая по-амбарному изба, в которой безменовское «обчество» собиралось время от времени и решало неотложные свои дела, даже пустырь за сборной избой оставался неизменным, как пять и десять лет назад... Бугрились вокруг многоступенчатые сумёты, длинно тянувшиеся вдоль деревни. Под вечер истопили баню. Мужики отправились в первый жар — и намылся, напарился Степан за все годы, дал волюшку душе и телу... — Уф! Кажись, гора с плеч...— вернувшись из бани и сидя за столом, облегченно вздыхал и радовался Степан.— Как будто заново родился. Отец сидел рядом, спокойный, как всегда, и немножко расслабленный. Степан глядел на него, глядел, наклонился вдруг и, как давным-давно когда-то, уперся лбом в отцовский лоб, беззвучно смеясь: — А ну, батя, кто кого... Попробуем? Отец не принял, однако, давней этой игры, сказал серьезно: — Это вон с Пашкой лучше, у него лоб покрепше будет. Мать, раскрасневшаяся и счастливая, присела с краю: — Стынет же, ешьте. Чего сидите, как гости? — глянула на отца. Отец открыл бутылку домашней наливки... — Ну, а чем же кончились ваши переговоры с Барышевым? — спросил Степан.— Небось, принял вас, Илья-то Лукьянович, с распростертыми объятиями, насулил всем по семь, а кому и восемь... — Насулил — держи карман шире! — хмуро сказал отец.— Посулы- то его не раз уж боком выходили мужикам. И отец рассказал, как четыре года назад решили безменовские мужики, тогда их было еще немало, открыть маслодельный завод, а со временем и потребительскую лавку — чтобы не зависеть от барышев- ских прихотей да своевольства. Много тогда разговоров об этом велось, немало было споров. Вечерами сборня гудела ульем, дым коромыслом стоял... А заводилой всему был Михей Кулагин, он-то и подбил безме- новских мужиков на это дело, больше горячился и надрывал глотку. Говорил, что, будучи в гостях у родственников в деревне Шмаковка Залесовской волости, самолично видел ихний завод, открытый артель- но, на паях. Вот бы, мол, и нам по примеру залесовцев... Д а , видно, плетью обуха не перешибешь. Волостное правление взяло сторону Барышева. А тут как раз и война открылась — и мужиков, что помоложе, всех подчистую забрили... — Ну, а Михей-то где сейчас... жив ли, нет? — спросил Степан у брата на другой день. — Жив-то он жив,— сказал Пашка,— да только от прежнего Михея ничего не осталось... Одной руки нет, по самое плечо отхватило, лицо так изуродовано — страшно смотреть. И дышит Михей так, будто не грудь у него, а мех дырявый. Газом, говорят, повредило. Как только и жив остался! — вздохнул Пашка.— Вот Барышев теперь и трезвонит повсюду: господь покарал. Дескать, упреждал его батюшка, Ми- хея-то Кулагина, чтобы не богохульствовал, а Михей не послушался... Вот и наказан. А бабы верят. Да и мужики иные... — А ты тоже веришь? — Поперва верил,— признался Пашка.— А теперь нет. Братья вышли на крутой обрывистый берег. Узкая тропка, натоптанная за зиму, сбегала вниз, к реке, пересекала ее и наискось взбиралась на бугор, обрываясь на самой круче, у кромки березняка, пронизанного ослепительной синевой. Снега лежали, будто вымороженные холсты. — Значит, поперва верил? — спросил Степан.— Фронтовиков-то много вернулось? — Ну, кроме Кулагина Михея, Семен Стрижкин да еще Андрон Стрижкин. Этим повезло: оба здоровые вернулись. Семен жениться вот 33 2 Сибирские огни МЬ 11